Во дворе из кармана пальто выпала газета. Я помню, как сунула ее туда, когда в последний раз ходила в деревенский магазин. После этого газеты складывали у ворот, пока Джулия не забрала почту. Я не хотела оставлять следов, а потому подняла газету и взяла ее с собой. Было так холодно, что я с трудом дышала.
Десятилетия тюремного заключения, которого я вовсе не заслужила, — это он должен был страдать в тюрьме — погнали меня в амбар. По двору я шла с такой решимостью, будто меня ждала смертельная битва. Я открыла большие амбарные ворота, вспоминая, как в детстве Джулия качалась на них.
«Лендровер» заводился лишь в половине случаев.
Если заведется, это хороший знак.
В машине пахло сеном и собаками. Я бросила газету на пол, повернула ключ, который почти примерз к замку, и, побурчав несколько секунд, машина ожила. Я выехала из Нортмира, моля о том, чтобы гул мотора никого не разбудил.
Дом оказался меньше, чем я ожидала. Вообще-то для меня Дэвид по-прежнему обитал в студенческой квартирке, заставленной книгами и пахнущей сигаретным дымом и чаем с бергамотом. Дом стоял к востоку от реки, отделенной от дороги невысокой изгородью. Я заглушила мотор в сотне ярдов от ворот. Мне не хотелось, чтобы он слышал машину и догадался раньше срока. Пусть все будет по-честному. Я это заслужила. Прошло столько времени, и теперь я хочу знать почему.
Я выбралась из машины и неуверенно побрела сквозь злые плети дождя и снега. Приближаясь к дому Дэвида, я, как ни странно, чувствовала себя спокойно. Занавески были задернуты.
Должно быть, спит. Я постучу. Он откроет. Я спрошу его, почему он это сделал. Все прояснится.
Но что-то — сама не знаю что — меня остановило, и я начала озираться. Снежные тучи вдруг разошлись, и показался слабый намек на лунный свет. Метель, припорошив землю, утихла. Тусклый свет извлек из черноты очертания деревьев, белую стену дома и воспоминания. Внезапно входная дверь открылась и в ночи зазвучали громкие голоса. Я стояла слишком близко, чтобы раствориться, исчезнуть. Кто-то сбежал с крыльца, упал на обледеневшей дорожке. Послышался плачущий женский голос, сыпавший ругательствами. Потом вступил мужской. Голос Дэвида.
— Возьми хоть мою куртку! Я не могу отпустить тебя в такую ночь. На улице же мороз! Позвонить твоим родителям?
В освещенном дверном проеме четко вырисовывался силуэт Дэвида. Вот он исчез и снова появился. Наклонился, помог девушке подняться.
— Послушай, давай вернемся в дом. — Он почти умолял. А ведь Дэвид никогда никого не умолял.
Я не понимала, что происходит, но даже в темноте узнала молодую девушку, с которой столкнулась у кафе.
— Ничего ты мне не сделаешь! — выкрикнула она. — Я иду домой.
Девочка оглянулась через плечо, возможно надеясь, что Дэвид погонится за ней. Она семенила в дурацкой короткой юбке, на каблуках, даже не подумав надеть куртку. Так и шла, перекинув ее через руку. Дэвид смотрел на нее, пока она не дошла до ворот, а затем, покачав головой, закрыл дверь.
Девушка вышла на дорогу, направляясь в мою сторону. Я замерла от страха. Она вот-вот меня заметит.
Ждать я не стала. Заговорила первой. Я сделала это, чтобы спасти остаток своей жизни, спасти остаток жизни Джулии. Слово вырвалось из меня помимо моей воли, разорвав пелену немоты.
— Привет. — Мой слипшийся голос заставил ее вздрогнуть.
Я закашлялась, сама перепугавшись не на шутку.
Она резко остановилась футах в двадцати от меня. Выглядела она нелепо. Ноги у нее подворачивались на дурацких каблуках, менее всего приспособленных для ледяной жижи. По лицу была размазана тушь. Девчушка походила на дешевую шлюху. На меня тридцатилетней давности. И как у меня когда-то, из глаз ее сочилась боль.
— Кто вы? — удивленно спросила она.
— Старая знакомая доктора Карлайла. — Слова жгучей лавой поднимались у меня из груди. — С тобой все в порядке? Может, тебя подвезти?
Было ясно, что девочка мечтает поскорее оказаться дома. Я могу отвезти ее, а потом вернуться к Дэвиду.
— Да, да, вы знаете, было бы здорово. А то родители меня убьют. — Она все еще нервничала, все еще опасалась незнакомки, но желание поскорее добраться до дома было сильнее страха.
— Может, сначала позвонишь им? — язык ворочался с трудом, но я говорила, чего не делала уже несколько дней.
Мои мысли лихорадочно метались взад-вперед, между прошлым и настоящим, между этой девушкой и Дэвидом, между Дэвидом и Мэри, скручивая нас в единый узел. Что он с ней сделал? Она такая растрепанная. Расстроенная. Неужели все повторяется?
— Зарядка у телефона кончилась.
Она подошла ближе, и я разглядела заплаканное лицо, опухшие глаза. Помню, как я тоже плакала — одинокая, поруганная, обессилевшая, грязная.
— Ну, пойдем. Забирайся внутрь. — Я подвела ее к «лендроверу». — Как тебя зовут?
— Грейс. Не могли бы вы одолжить мне телефон?
Она скинула туфли и принялась разминать ступни, лиловые от холода. Затем натянула куртку, которую дал ей Дэвид, — самая разумная вещь из всего, что на ней было надето.
— Мобильный телефон? — мой смех больше напоминал хриплое карканье. — Нет, у меня этой штуковины никогда не было.
Развернувшись у ворот, я заметила в зеркале заднего вида на фоне светлой стены дома массивный мужской силуэт.
— Скажи-ка, — я все еще не привыкла к звуку своего голоса, — почему такая молоденькая девушка разгуливает ночью по деревне? — Как будто я говорила сама с собой, какой я была в прошлом, смотрела в зеркало далеких шестидесятых. Мне многое нужно узнать. Она мне поможет.
— Долго рассказывать, — бормочет она.
— И ты мне это говоришь? — каркаю в ответ. Мы подпрыгиваем на ухабах.
— На перекрестке поверните направо, — просит она. Голос слегка дрожит. Намек на страх.
В лунном свете ее нос кажется больше, скулы заострились. Я смотрю на ее губы. Он касался их. Я бы хотела отмыть, отскрести ее, содрать его прикосновения.
— Хорошо, — шепчу я, и поворачиваю в противоположную сторону.
Следует пауза. Секунду она думает, что сказать.
— Мы что, сначала заедем в другое место? — Рука ползет к дверной ручке.
Честно говоря, я не знаю, куда мы едем. Мне бы хотелось всю жизнь ехать с Грейс — с самой собой — на пассажирском сиденье. Тогда бы мне ничто не угрожало и, возможно, я бы предотвратила то, что случилось. Я бы расспросила ее о Дэвиде, узнала, встречалась ли она с Джонатаном, выяснила, работает ли она по-прежнему в кафе «Делисио», а может, поступила-таки в университет. И удалось ли ей в конце концов чего-то добиться. Я бы посоветовала ей не ходить на свадьбу и повесить табличку «Закрыто», когда Дэвид проходил мимо кафе. Я бы сказала ей, что боль не уходит, не ослабевает, не перестает насиловать твою жизнь. Я могла бы все это сделать.
Чем дальше мы едем, тем отчетливее становится мысль. Растворяется во мне, как через несколько часов растворится ночной сумрак. За нами едет машина. Сначала фары похожи на светлячков, но по мере приближения превращаются в яркие луны. Я представляю, что за нами гонится Дэвид. Значит, все получится.
Марри
Флора отказывается отходить от матери.
— Идите с ней, если хотите, — предлагает медсестра.
Врач протягивает руку Флоре, но та утыкается в плечо Джулии.
— Это правда необходимо? — спрашиваю я, когда мы входим в кабинет врача.
— Если есть следы… — она беззвучно артикулирует «насилия» поверх головы Флоры, — то полиция должна об этом знать. Тогда они возбудят уголовное дело. А Флоре придется пройти курс у психолога.
Голос у врача тихий, легкий, точно паутинка. Невесомый и неслышный.