— Ну же, мы ведь ходим в одну школу...
— Но мне не нравится греческий.
— Откуда ты знаешь? Извини, но ты ведь его никогда не учила.
— Мне не нравится учить язык той страны, где делают вонючий сыр...
— Какой? Фета?
— Ага.
— Но он не воняет! И потом, тот, кто будет там учиться, будет изучать древнегреческий.
— Ещё хуже. Старая фета.
В конце концов, они разошлись, однако, поклявшись друг другу, что всё равно будут видеться как минимум трижды в неделю, обязательно по воскресеньям, и всё время обмениваться смс.
— Школа нас не разлучит.
Обещания, которые ты даёшь однажды и вечно надеешься. Сейчас она пишет ей смс. "Привет, систер, я одна у ворот. Страшно. Не хватает тебя". Затем она кладёт телефон в карман и поправляет блузку под джинсовой курткой.
Чуть дальше забавная девчонка шёпотом говорит с кем-то по телефону. Она словно прячется.
— Легко тебе, ты во втором классе. Ты уже со всеми знаком. Нет, пока никого. Тут есть девочка с чёрными волосами, которая будто танцует индийский танец вокруг скутера. Мне кажется, она клёвая. Окей, Джо, к первому уроку я тебе расскажу, какой смертью буду умирать в следующие пять лет.
Она отключается. Эрика не очень любит говорить по телефону. Она предпочитает писать. E-mail, записки, что угодно, лишь бы писать. Для неё всё сказанное таким способом – это честно, подтверждено, коротко и по делу. Поэтому она любит и читать.
Девочка с чёрными волосами закончила свой искупительный обряд вокруг скутера. Её зовёт подруга.
— Олли, потом дашь послушать ту старую песню Sioux?
— Какой ещё Sioux, это же я её сочинила! — смеётся она.
Эрика всё ещё смотрит на неё и думает, как бы ей хотелось оказаться с ней в одном классе.
Ники забыла дома свой обед. А ещё резинку для волос. Она ищет их, пытаясь упорядочить бардак в сумке и надеясь на лучшее, но там пусто. Она всё время спешит и всё время опаздывает.
А мама приготовила мне бутерброд с мягким сыром. Вот блин. Будем надеяться, там хотя бы есть приличный автомат с едой. Я остановлюсь на бутерброде из ненастоящего хлеба с ненастоящей ветчиной и ломтиками ненастоящего сыра. Какая гадость.
В какой-то момент мимо проходят здоровые и нескладные девочки. Одна толкает её несколько раз и даже дёргает за волосы.
— Эй… осторожней.
— Сучка.
— Приятно познакомиться, а я Ники.
И, прежде чем та поймёт, что на самом деле Ники имела в виду таким концом «разговора», её уводят в другую сторону, чтобы решить какой-то незавершённый вопрос.
— Держи, — девичий голос за спиной. — Лучше, чем ничего.
Темноволосая девочка, которая танцевала на индийский лад, протягивает ей карандаш.
— Ой, спасибо. Я попробую, — Ники берёт его и запускает в волосы в японском стиле. Кажется, получилось.
— А меня зовут Олимпия, очень приятно, а для тех, кто заслужил, – Олли.
— А я заслужила?
— Учитывая ту сцену, что я видела, кажется, да.
Мне нравится думать о них так. Младше, немного испуганные, там, идущие на ощупь в этом новом измерении. Но те же, кого я представляю устраивающими дефиле на тротуаре.
Звонок. Первый звонок, предвещающий новые пять лет. На стенах множество картин и портрет президента Республики. На классной доске некий призрачный последователь Данте написал: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Все бегом вваливаются, чтобы занять места в последних рядах. Класс смешанный. Около двадцати ребят. Скрип двигающихся стульев, парт, подражающих им, грубо брошенные к ногам рюкзаки. Взгляды. Неуверенные. Любопытные. Неуловимые. Тысяча вопросов возникает в голове. Интересно, какая она? А что там такое? Блин, я такой тупой. Что с волосами у того парня? А она, наоборот, кажется крутой. Довольная. Красивая. Блин, я хочу к своим друзьям. Значит, я здесь на четыре часа, он выйдет в полдень, а я сегодня не пойду на площадь. Кого я обманываю…
Ники, Олли, Дилетта и Эрика. Одна и та же аудитория, один и тот же класс. Они сидят совсем рядом, и не знают, насколько это осознанный выбор. Наверное, какие-то ниточки связывают нас между собой раньше, чем мы успеваем осознать это. Наверное, мы притягиваем друг друга, на самом деле и не зная этого. Так что, похоже, случайности становятся самыми важными вещами в нашей жизни, становятся причиной долго путешествия. Первые контакты. Фундаментальные мгновения, в которые мы понимаем, что будет дальше.
— У тебя Smemo?
— Конечно, а что?
— Это же старьё.
— Извини, а у тебя-то что?
— Комикс.
— Уж он-то небось самый новый, да?
Но всё это говорится по-доброму, с правильным выражением лица и со смехом, что вызывает симпатию и поднимает тебе настроение на всё последующее утро, вновь вызывая желание узнать лучше человека рядом с тобой, хотя ты даже пока не знаешь его имени. Но в воздухе всё ещё витает дух неуверенности, все чувствуют себя одинокими и потерянными и ещё не понимают, что здесь, среди двадцати лиц, есть те, что станут их лучшими друзьями на следующие пять лет, а может быть, и на всю жизнь.
— Ох, мне сказали, что нас будет учить Бернарди.
— Та ужасная учительница итальянского?
— Да, в этом семестре. Она учила моего брата.
— О не-е-ет, какой кошмар, мне рассказывали. Её называют Бернардо.
— Почему в мужском роде?
— Ну, сейчас поймёшь…
Входит не очень высокая женщина с вьющимися светло-каштановыми волосами, хорошо собранными сзади, вероятно, для того, чтобы приручить непослушные локоны сразу и не тратить на это лишние минуты. На ней серая безликая вязаная кофта, чёрная юбка и пара мокасин. Безошибочная тёмная полоса над верхней губой даёт понять, почему о ней говорят в мужском роде. Никаких минимальных следов попыток скрыть это, побрить, как-то ухаживать. Ничего.
Она садится и тут же становится ясно, что уроки с ней не будут так же просты, как пить холодное пиво в середине августа.
— Отлично. Мои поздравления. Смотрите, смотрите…
— Посмотрим, посмотрим… — Олли слегка подталкивает локтем Ники. — И что она хочет сказать этим «смотрите»? Да она сама у нас увидит! — и девочка начинает рисовать на парте идеальную карикатуру на Бернарди, которая дрессирует такую же усатую собаку с таким же недобрым выражением.
— Эй, отличный рисунок, браво! Почему ты не пошла в Художественную?
— Потому что мне достаточно самой по себе быть художником. Гения нельзя сажать в клетку.
— А-а.
Дилетта, сидящая через три парты от них, думает о фете Джудитты и представляет, как та сидит в другой такой же аудитории, как эта, только без Бернардо напротив, в Классическом Лицее. Она достаёт телефон из кармана, прячет его под парту и пытается написать ей сообщение. Но такое действие никогда не увенчается успехом, если не смотреть на дисплей. Она по-прежнему пытается сделать это. И немного наклоняется. Слишком сильно. И слишком долго.
— Эй, Вы.
Дилетта не привыкла к обращению на Вы. В средней школе, да и ещё пять минут назад, каждый взрослый человек, который стоял перед ней, исполняя свою образовательную роль, всегда обращался к ней на «ты». Поэтому она не обращает внимания. Поэтому она не поднимает головы.
— И что же? Вы потеряли язык под партой?
Голос очень близко.
Дилетта поднимает взгляд. Бернарди рядом с ней. Точнее, над ней. А «Вы» – это сама Дилетта.
— Вы знаете, что не можете писать сообщения?
Да, думает Дилетта, действительно, это так сложно – писать сообщение, вся изогнувшись, да ещё не видя дисплея. Плюс ко всему – Т9.
— Прошу прощения. Вы знаете, что телефоны в классе запрещены? Отдайте его мне.
Дилетта видит, как её неуклюжая попытка отправить незаконченное сообщение исчезает вместе с Нокией, только что похищенной Бернарди, которая кладёт телефон на кафедру, где он и будет находиться весь урок. И её вина будет искуплена только с течением времени.
Эрика, сидящая за партой перед ней, стучит по её столу.