Миша вскинулся было:
– Так здесь-то, в Ратном, никакая же это не тайна!
– То – Ратное, а то – Туров, – резонно возразил дед.
Они сидели втроем, в Ратном, в дедовой избе. Точнее сказать, в добротном бревенчатом доме, в застланной половиками горнице, с топившейся по-белому печью…
Наверху, в светлице, слышались женские голоса – собирались на двор, на поля, а кто и в лес – по ягоды. На работу! Михайла нынче явился рано – время было дорого.
– До Турова-то покуда про наших пропавших девок вести дойдут? – отпив пива, вовсе не хмельного, густого и по цвету – янтарного, Корней Агеич наставительно рассуждал дальше. Усмехался в бороду – как же, всегда приятно поучить чему-то сотника-внучка.
– На Яблочный Спас разве что… Когда почти все – на ярмарку… Да и что узнают-то? То ли пропали девки, то ли заплутали в лесу, то ли в болотине утонули. Да и не девки то были, а детушки малые. Бабки-няньки не уследили, вот и… Ну. Пропали и пропали – девки, детушки – бог весть кто. Бывает, мало ли. Не такая уж и новость. Это, если слухи с ярмарки поползут. А вот, коли ты, Миша, да со людищи своими явишься… Да ишшо у князя помощи попросишь…
– Да не собираюсь я никого просить!
– Ну… или к Никифору заглянешь. С Семкой встретишься… Тут-то ты никого не поймаешь! Никифор – купец. И купец богатый, удачливый. Потому и врагов у него – ого-го. Мыслю, не один соглядатай к Никифору приставлен. И от врагов, и от друзей, и от завистников. И от князя даже.
– Так что же делать-то? А! – Михайла тут же сообразил, усмехнулся. – Так мы не девок искать поедем. А мед продавать. Твой, между прочим, мед. С пасеки.
– Ме-од? – покачал головой Корней Агеич. – Так ведь до ярмарки-то…
– Так что, у тебя нет меда-то? – Миша не отставал от деда.
– Да как нет-то? Есть. Немного, правда, но…
– А царьградская-то навигация совсем скоро заканчивается…
Староста Аристарх и Корней Агеич непонимающе переглянулись:
– Чего заканчивается?
– Ну это… плавание. Ладьи, те, что в Царьград – уже сейчас должны выйти.
– А, ты про это, – махнул рукой дед. Махнул и тут же одобрительно рассмеялся: – Ох, Мишаня, хитер! Стало быть – грекам мой мед повезешь?
– Именно так.
– Ну-у… Ты это, не продешеви там. Кого с собой взять думаешь?
– Да из своих, человек с дюжину. Лодка еще нужна. Хороший такой челн.
– Лодку я тебе, Миша, дам, – староста пригладил черную, с заметной проседью, бороду. – Только ты ее смотри, не утопи там.
Михайла лишь отмахнулся и потянулся за кружкой. Допил, поднялся на ноги:
– Ну, ладно, пойду я. Вам-то в городе нужно что?
– Да потом, на ярмарке купим.
– Тогда к матери загляну, спрошу.
Матери, Анне Павловне, тоже ничего не было нужно…
– Братцу Никифору да племянникам поклон передай. От меня да от сестриц твоих, Анюты да Ельки. А так… Ну, разве что поволоку ромейскую да костяной гребень. Пуговиц золоченых еще можно… но так, особо-то не ищи. Грекам вот-вот на Царьград – все дешево будет. Постой! Я тебе шкурок беличьих дам. И куньих.
– Да что ты, мама!
– Сказала – бери. Что-то брату подаришь, на что-то – пуговицы да гребень… Удачи тебе, сынок! Да храни тебя Господь.
Обнявшись с матерью, молодой человек сбежал по крыльцу и, прыгнув в седло, погнал коня в городок. По пути завернул к Настене, к Юльке…
Спешился у плетня:
– Эй-гей! Есть дома кто?
Юлька выскочила сразу, подбежала к плетню, заулыбалась… Заглянула Мише в глаза… и вдруг как-то сразу осунулась, посмурнела:
– Ах, Михайла… чую – прощаться пришел.
Х-ха! Откуда и знает-то? Так ведь как откуда? Юлька не только лекарка, но и ведунья. Между прочим, не их самых последних.
– Ну, не так уж далеко и еду. В Туров. Да и ненадолго, – несколько смутился молодой человек.
Склонив голову, девчонка прищурилась, взглянула этак пристально, словно бы прямо в душу заглянула:
– Ой, Миша, Миша… Ты сам еще не ведаешь, насколько долог и труден путь твой.
– Так жизнь!
– Я не про жизнь. Я про дорогу. Ну… поцелуемся на прощанье!
– Говорю же, я не…
Не дали договорить сотнику. Ожег губы терпкий вкус поцелуя. Жаркого, долгого… Настолько долгого, что Мишу бросило в пот, и все тело словно задеревенело… Захотелось схватить эту красивую девчонку в охапку, утащить на сеновал… раздеть, ласкать, целовать, гладить все тело…
Похоже, то же самое ощутила и Юлька. Отошла, улыбнулась этак по-женски… верно, хотела что-то сказать, да мать, Настена, вышла на порог:
– А я слышу – кто это тут? Проходи в дом, Миша.
– С удовольствием бы, тетушка Настена. Однако – дела.
Взлетев в седло, сотник подогнал коня и скрылся за густыми кустами орешника. А Юлька все стояла, все смотрела ему вслед, кусала губы…