— Грейс! Не сходите с ума! У Виллы было безудержное воображение, а вы другая.
Польсон пытался держаться спокойно.
— Мы говорили о короле и двух королевах. Мы решили, что у Густава было две жены, и от одной из них он отделался перед тем, как мог быть счастлив с другой.
Грейс посмотрела на него, и ее глаза округлились.
— Польсон! Сейчас я поняла! Вилла была женой, от которой он отделался, а не той, кого спасали!
Полицейский сообщил, что выяснить, где жила Вилла перед смертью, не удалось. Они склонны были отказаться даже от дневника с его чепухой про дождь, стучащий по крыше, и про темный лес. А что до Густава, похожего на портрет в Грипсхолме, то огромное число шведов похоже на него. Но они поищут. Ее сумка? Знают ли Грейс и Польсон женщину, которая прыгнула бы в озеро с сумкой? Инстинкт заставляет человека оставить ее на берегу, даже в такой момент. Они не знают, где произошла трагедия. Расследование займет время. Озеро очень большое.
Единственное, что совершенно ясно, на Вилле были золотые часы и кольцо. Кольцо с лазуритом в причудливой старинной золотой оправе. Знает ли что-нибудь Грейс про это кольцо?
— Только то, что мне рассказывали девушки из посольства, — сказала Грейс. — Они говорили, Густав — мужчина, с которым она сбежала, — подарил ей его. Я не знаю, купил он его в Стокгольме или это семейное. Оно очень старинное.
В квартире Виллы ничего не изменилось, но над всем висел запах ожидания чего-то. Грейс пожелала Польсону доброй ночи на лестнице. Она должна позвонить отцу — испытание почти такое же, как во время поездки в Уппсала. И еще. Рано или поздно надо просмотреть вещи Виллы, распорядиться насчет похорон, написать друзьям Виллы.
Вечерние кошмары перешли в ночные, когда Грейс попыталась заснуть. Она ворочалась, а потом в полусне ей привиделось, что Вилла пытается столкнуть ее с постели красавца Густава, уверяя, что это ее постель, что она хочет вернуться.
Ее затрясло от ужаса, она выскочила из кровати, из квартиры, побежала наверх как была, в ночной рубашке. Она забарабанила в дверь Польсона, дернула за ручку и обнаружила, что она не закрыта. Она бросилась в темную комнату.
— Разрешите мне войти, — прошептала она. — Я боюсь. Я не могу быть одна.
Он откинул одеяло, его рука потянула ее к себе. Он положил ее голову к себе на грудь и щекой уткнулся в ее волосы.
— Я не спал, я давно ждал тебя, — тепло пробормотал он. — Ты не могла не догадываться об этом.
— Хватит того, что сегодня ночью Вилла одна. Не мы.
— Я согласен, не мы.
Грейс перестала дрожать. Она обнаружила, что Польсон спит голым. Кожа на его груди была гладкая и безволосая. Его сердце билось медленно под ее щекой. Ей нравилось слушать этот звук. Он придавал ей уверенности, пусть бы так было всегда.
Вдруг Польсон сказал:
— Не слишком ли ты тепло одета?
Она села и молча сняла через голову ночную рубашку, потом скользнула под одеяло. Ее сердце билось напротив его сердца.
— Грейс?
— Да, Польсон. Пожалуйста!
Ловко и нежно его большое тепло накрыло ее. И это было так хорошо, ночные кошмары отступили. Кровь быстро побежала по венам, она живая, живая! И откуда-то издалека улыбнулась Вилла.
— Ну-ну, Грейс…
Она улыбнулась себе, едва не разрыдавшись, и заснула в руках Польсона. Когда она проснулась, его рядом не было. Она лежала в кровати одна. Приятно пахло кофе. Польсон сказал:
— Завтрак готов. Какой ты любишь кофе?
— С молоком.
Он протянул ей ночную рубашку.
— Это совсем не то, чего я хотел бы, но утро холодное. Сегодня, я уверен, выпадет снег.
— Польсон…
Он стоял возле стола спиной к ней, готовя кофе.
— Польсон, я думаю, что люблю тебя, — сказал Грейс.
— Ты только думаешь? Вот моя трезвая Грейс.
— Ну, а ты меня любишь, Польсон?
— Сейчас не время вести такие беседы. Но если ты спрашиваешь, прошлой ночью я был счастлив. А сейчас пей кофе, не давай ему остыть. Между прочим, я устроил так, что на этой неделе не пойду в университет. И поэтому все, что смогу, сделаю для тебя.
Но что было делать, кроме как говорить по телефону?
Грейс слушала голос своего отца, такой неуместный, летящий из мирного местечка, из деревни Стафолк.
— Боже мой. Невероятно. Ты хочешь, чтобы я вылетел?
— Нет, нет. И не думай.
— А как посольство? Они огорчены?