— Накажу я, — сказал он, — и человеку не будет хода.
Затем, помолчав, поправил очки и продолжил:
— Рука у нас тяжелая, обижаем, наверное, кое-кого. На фронте политработник имеет меньше возможностей пожаловаться на несправедливое к нему отношение. Иного крепко обидели, но он скажет: «Ладно, черт с вами, не пойду жаловаться, когда-нибудь потом…» И мы должны это учитывать.
Мне уже приходилось говорить о том, что, когда решался вопрос о наказании или понижении в должности политработника, он обязательно стремился разобраться в деле, докопаться, так сказать, до истоков и вынести справедливое решение. И если он видел напраслину, умышленное преувеличение ошибок человека, то не поддерживал предложение — от кого бы оно ни исходило. Генерал-лейтенант интендантской службы в отставке Д. В. Павлов, работавший в годы войны в органах Тыла Красной Армии и хорошо знавший А. С. Щербакова, при встрече у Кремлевской стены по случаю 10-летия со дня смерти Александра Сергеевича вспоминал, что он ценил людей действия и не давал их в обиду. Дмитрий Васильевич рассказал мне очень характерный эпизод.
Осенью 1941 года в районе станции Икша в сторону Дмитрова строились оборонительные сооружения. Руководителем участка был малоизвестный по тому времени инженер И. И. Наймушин. Под его руководством велись работы по созданию противотанковых рвов и разрабатывались гравийные карьеры для заводов, изготовляющих бетон. Как опытный строитель, Наймушин пришел к выводу, что работы могут быть завершены быстрее, если прорыть обходные канавы для стока воды. Все шло по задуманному им плану. Но кто-то усмотрел в его действиях умысел задержать строительство основных оборонительных сооружений. Дело попало к Берия, и над Наймушиным нависла беда. И возможно, не быть бы ему прославленным строителем Братской и других гидроэлектростанций, если бы в дело не вмешался А. С. Щербаков. Объезжая оборонительные рубежи, Александр Сергеевич узнал о том, что случилось на участке Икша, Дмитров.
Напомню читателю, что этот факт произошел в то время, когда решалась судьба Москвы. И случай с Наймушиным в тех условиях был песчинкой в бурю. Пройти мимо, забыть о нем человеку, обремененному огромной ответственностью за оборону столицы, не трудно было. Однако А. С. Щербаков не забыл о доложенном ему эпизоде с неизвестным инженером. Он заинтересовался его делом и, убедившись в целесообразности поступка Наймушина, вмешался и добился возвращения строителя на свое рабочее место.
Читателю, по-видимому, небезынтересна дальнейшая судьба И. И. Наймушина. Так вот, он успешно завершил начатую работу в районе Икши, затем построил еще немало объектов, а после войны стал признанным организатором строительства крупнейших гидроэлектростанций в стране и был удостоен звания Героя Социалистического Труда. Он с искренней благодарностью и теплотой вспоминал А. С. Щербакова, хотя лично им встречаться не приходилось.
Когда Александр Сергеевич принимал посетителей или слушал доклад, он наклонялся немножко вперед и руки клал на стол. Перед ним обычно лежал лист чистой бумаги. Но если он хотел поговорить на темы, не связанные с работой, а допустим, вспоминал что-то, то садился глубже в кресло, поправлял очки и, поднимая голову, начинал разговор. Речь у него была богатой, насыщенной, образной. Любил иногда вставить словечко из местного диалекта.
Один раз я докладывал решение по жалобе офицера-интенданта о задержке в присвоении ему очередного воинского звания. Жалобу мы отклонили как необоснованную, но доложить надо было. А. С. Щербаков выслушал, откинулся на спинку кресла и, рассмеявшись, произнес: «Не скаля маля, а требует». Я не понял. Он еще больше засмеялся и сказал:
— Так у нас в Рузе говорили о незадачливых людях.
Другой раз, подписывая приказ о назначении политработников, А. С. Щербаков задержал свое внимание на одной фамилии. Я это заметил, но молчал. Он посмотрел на меня и сказал:
— Очень знакомые фамилия и имя. Это, наверное, мой однокашник по «Свердловке». Не виделись мы после учебы, но вот фамилию и имя помню. Может быть, однофамилец?
Мы посмотрели личное дело и установили, что предположения Александра Сергеевича правильны. Он заметил: вот бы встретиться. Но было поздно — офицера уже откомандировали на фронт. Дня через два Александр Сергеевич говорит:
— Я рассказал своей жене, Вере Константиновне, о том товарище, личное дело которого мы смотрели. Она же училась вместе с нами. Но не помнит его. Я ей и так и этак, но помнит — и все. Тогда я ей говорю: «Послушай, ты же рассказывала мне, что он пытался за тобой ухаживать». «А…» — мгновенно вспомнила она. Так что, видите, разные могут быть подходы к делу, в данном случае — женский, — и от души рассмеялся.