***
История моей жизни не была бы ничем примечательной, если бы мой отец, Элай Барнс, не попал под сокращение на работе, которой он отдал пятнадцать лет своей жизни, если бы он не взял на себя слишком многого, если бы не ввязался в сомнительные дела и не погряз в долгах. Я помню этот день слишком хорошо, когда мы с моей двеннадцатилетней сестрой Шейли вернулись из школы и застали отца с матерью в окружении троих незнакомых мужчин, во главе которых стоял Майкл Шарк. Его почти черные глаза впились в меня и долго буравили, пока из гадкого рта не вылетело абсурдное предложение, заставившее отца дернуться, в попытке съездить по его загорелому лицу:
— Я прощу тебе эти полтора миллиона, если отдашь мне ее.
Было бы справедливо возненавидеть отца, ведь это он поставил под удар всю нашу семью, но я не могла испытывать к нему ничего кроме любви и сочувствия, потому что всячески оправдывала его проступок и в то же время делала объектом всепоглощающей ненависти Шарка; пожалуй, третий человек, которого я не смогла бы оправдать при большом желании, первые два места заняли Джон Гэйси и Чарльз Мэнсон. И даже обстоятельство официальной женитьбы на мне не делает ему поблажек.
В общем, услышав мою историю, никто не должен задаваться вопросом почему бы, если я так ненавижу Майкла Шарка и жизнь рядом с ним, мне не сбежать куда-нибудь далеко. Этот мексиканский разбойник обещал обратить наш дом в пепел, предварительно забрав Шейли на мое место. И, пока я не буду уверена в полной безопасности моей семьи, мысли о побеге недопустимы.
О возвращении Майкла с гостем мне доложила Лола, сообщив также, что стол к ужину накрыт и меня ждут внизу. Я в это время рисовала картину акриловыми красками — хобби, которым обзавелась за эти пять лет; никогда раньше не проявляла талантов к такому творческому делу, тем не менее, стоит признать, получалось у меня неплохо, правда мой Бруклинский мост слегка косил влево.
Я сняла с себя запачканный красками хлопчатобумажный фартук и повесила на мольберт; под фартуком был простой льняной сарафан по колени на толстых бретельках фисташкового оттенка — это, не то что имел ввиду Шарк под словом "приоденься", а для меня все что не было трениками и футболкой уже было нарядным. Темные волосы так и остались лежать распущенными на моих плечах, после того как они освободились от карандаша. В таком виде, шлепая босиком, я направилась вниз приветствовать блудного родственничка и изображать гостеприимную жену.
Вероника помнилась мне очаровательной женщиной: маленькая и стройная зеленоглазая шатенка с чувственными губами, широковатой челюстью с четкими уголками и ямочками на щеках. Сложно было поверить, что она старше Майкла, уж чертовски хорошо сохранилась, ограничившись лишь морщинками в уголках глаз и вокруг рта; видимо, часто улыбалась. Так вот, теперь мне было сложно поверить еще и в то, что здоровяк под два метра ростом, вставший с дивана в гостиной для приветствия, с густой растительностью на лице, скрывающей черты лица, и длинными темыми волосами, являлся сыном Никки Велез. Я пожала протянутую мне руку, не скрывая своего удивления.
— Миссис Шарк, рад знакомству. Тристан. — улыбался он или нет, мне этого не увидеть за этой волосней. Руку он сжал мне легонько и тут же отпустил.
— Полагаю, вы прибыли один, без Изольды? — это вырвалось само, я прикусила губу, переводя взгляд на Майкла, который похлопал по плечу племянника. Надо же, каким маленьким казался мой муж на его фоне...
— Рэй любит читать, особенную страсть она, конечно же, питает к трагедиям. — Шарк взял меня за руку и прижался губами к моей щеке. Мне же стало очень жаль, что не додумалась о каблуках. — Пойдемте поедим, потом я провожу тебя в твою комнату. — уже обращаясь к Тристану, сказал он. Я украдкой оглянулась на парня, отмечая, что глаза у него такие же темные, как и у Майкла. Свет от белых зубов сквозь заросли бороды помогли понять, что в этот раз он точно улыбнулся. Последняя фраза Шарка про его комнату мне совсем не понравилась.