Но об этом и не могло быть речи. Ислам-бей получил приказание ни днем, ни ночью не спускать глаз с остатков воды, которую решено было хранить, как зеницу ока: ведь, то что оставалось на два дня, необходимо было растянуть на много-много дней…
Чтобы не утомлять своего верблюда и ободрить спутников, Гедин шел пешком. Караван двигался все медленнее: он находился теперь в самой худшей части пустыни, где барханы доходили чуть ли не до 50 метров высоты. Верблюды, и те стали уставать. Один из них, по прозванию Старик начал отставать, останавливаться и, наконец, совсем лег и не вставал до тех пор, пока его не освободили от вьюков. Но даже освобожденный он едва плелся; за ним выбыл из строя еще один верблюд, — и их вместе со стариком Магометом пришлось оставить в пустыне с тем, чтобы они после нагнали караван.
На одной из стоянок, где большой черный верблюд, третий по счету, отказался итти, вдруг раздался крик Ислам-бея:
— Ворон, ворон!..
Действительно над головами путников кружилась черная птица, издавая неприятные звуки. Никогда еще должно быть ворон не приносил с собой столько надежд, сколько в этот раз! Все оживились, так как появление птицы несомненно означало близость ее гнезда, а стало-быть и воды.
Но, очевидно, и эти надежды были обманчивы. На утро Гедин с биноклем и компасом поднялся на высокий песчаный холм, а оттуда спустился прямо на восток, по тому направлению, где, по его мнению, должна была находиться река Хотан. Он решился на отчаянный шаг — отделиться от каравана и пойти одному вперед, чтобы скорее найти желанную воду.
Скоро лагерь и верблюды исчезли за горами песку. Он был один среди песчаного моря, среди могильной тишины желтых песков. Солнце жгло, как раскаленная печь. Изнемогая и часто падая, Гедин подвигался вперед, желая во что бы то ни стало добраться до реки, пока еще не вышел запас воды, иначе всему каравану грозила неминуемая смерть.
Пройдя 13 километров, он в изнеможении лег на песок. В голове у него кружилось, красный туман заволакивал его глаза, радостные видения проносились перед ним. Ему начало грезиться, что он в прекрасном саду, слышит плеск воды, журчанье ручейка. Ему казалось, что вокруг него порхают птицы, что он слышит их звонкое пенье.
Но тут он проснулся и вместо этого пения, он услыхал мрачный звон верблюжьих колокольчиков.
Когда караван подъехал к Гедину, путешественник лежал в полузабытьи на вершине одного из барханов. Вскоре к ним присоединился и Магомет с отставшими верблюдами. Ужасен был вид этих гордых животных — кораблей пустыни. Ноги их заплетались, глаза были тусклы, взгляд покорно-равнодушный. Они тяжело дышали.
К вечеру барханы стали как будто бы реже и ниже, и этого одного достаточно было, чтобы люди немного приободрились. Может-быть это признак того, что близок лес, а за ним река!..
Ночью караван расположился на твердом глинистом месте, и Свен Гедин предложил попробовать рыть колодезь. Ислам и Касим тотчас же принялись за работу: отчаяние удесятерило их силы, и заступы быстро мелькали в воздухе, то опускаясь, то поднимаясь. Джолги презрительно усмехался, бормоча под нос:
— Да, где-то вода, конечно найдется. Попробуйте порыть землю!
Каково же было его удивление и конфуз, когда на глубине одного метра земля уже оказалась сырой. Тут принялись за работу все, даже Джолги. Вскоре яма стала так глубока, что людей не стало уже видно. На глубине двух метров песок был уже настолько сырой, что из него можно было катать шарики. С чувством громадного наслаждения прикладывали несчастные страдальцы к разгоряченным лбам мокрую холодную землю.
Между тем, время шло. Люди работали изо всех сил, пот струился по их спинам. Им казалось, что с каждым вершком они ближе к воде, к жизни и спасению. Они решили остаться на этом месте на весь следующий день, лишь бы достать воды. И в уверенности, что вода действительно будет, они уже не берегли тех последних капель, которые у них еще оставались. Поставив баклаги на холодней песок, они с наслаждением пили прохладную влагу. А в это время верблюды и собаки подошли к колодцу и терпеливо ждали: они понимали, что скоро получат воду.
Ночь опустилась над пустыней. Страшную и жуткую картину представлял караван: на краю колодца тускло мерцали две свечи, а внутри колодца стоял, точно фантастическое существо, голый Касим и механически взбрасывал лопату. С возрастающим нетерпением все вокруг пробовали — не стал ли песок мокрый.
Вдруг Касим остановился, словно пораженный ударом, выпустил из рук лопату и глухим сдавленным голосом крикнул: