Выбрать главу

Варвара Клюева

В Петербург со своими бандитами

Предуведомление

До сих пор мне приходилось описывать события, в эпицентре которых находилась я сама. Но вот случилось то, что рано или поздно должно было случиться, — судьба развела актеров человеческой комедии по разным подмосткам, и те, кому выпало играть роль на одной сцене, не имели возможности следить за другой.

Что было делать? Разбить повествование на несколько эпизодов, объединенных общим местом действия и изложенных с точки зрения кого-то из участников? Не удалось — от соавторства все отмахнулись. Взять псевдоним и рассказать обо всем будто бы со стороны? Многие так и поступают, но мне это показалось как-то чудно: допустим, придется написать фразу «Варвара умна и красива» — несомненная правда, но немного неловко.

В конце концов пришлось остановиться на комбинированном варианте: события, в которых мне довелось поучаствовать, описаны мной, прочие же восстановлены близко к тексту по магнитофонным записям устных рассказов остальных персонажей, а для объективности приведены к общему знаменателю, то есть изложены от абстрактного третьего лица.

Что из этого вышло — судить не мне.

В. К.

I

Всяк лечит душевные раны по-своему. Одни щедро дезинфицируют алкоголем, другие умасливают чем-нибудь вкусненьким, третьи глушат боль острыми ощущениями, четвертые предпочитают в качестве лекарства здоровый воздух гор, лесов или морских побережий, пятые исцеляются, отлеживаясь под пушистым пледом с любимой книгой в руках, шестые, напротив, обращаются к трудотерапии. Кто-то ищет утешения в сочувствии окружающих, изливая горечь родным и знакомым, а то и первому встречному; кто-то уходит в себя и занимается самокопанием, а кто-то поднимает себе настроение, срывая злость на подчиненных или упиваясь видом чужих несчастий; ну а некоторые прибегают к таким радикальным средствам, как крепкая веревка, бритва или пистолет.

Возможно, это покажется кому-то странным, но у меня тоже есть свое лекарство. Почему странным, спросите вы? Дело в том, что большинство моих знакомых полагают, будто у меня не просто толстая, а прямо-таки непробиваемая шкура. По их мнению, проще проткнуть пальцем бетонную стену, чем нанести мне хотя бы пустяковую душевную травму. Что же касается аутотравм, то я никогда не была склонна к саморазрушению.

Ах, как велико искушение представить себя жертвой всеобщего непонимания — этакой ранимой, но гордой душой, прячущей от равнодушного мира скорбные слезы. Единственно природная честность — черт бы ее побрал! — удерживает мою руку от создания этого восхитительного, хотя и несколько неточного автопортрета. Оцените же мои мужество и волю: я отвергаю соблазн.

С самого детства, сколько себя помню, я вышивала на своем знамени девиз: «Независимость». Таково мое кредо, мой образ жизни, моя религия, наконец. Но всякая религия подразумевает жертвоприношения, и моя не исключение. На ее алтарь пришлось бросить такие естественные женские свойства, как сентиментальность, беззащитность и уязвимость, — ведь трудно назвать независимым человека, которого ничего не стоит обидеть или унизить. В конце концов терпеливо наращиваемый мною панцирь обрел прочность брони, оградил душу надежнее, чем створки раковины, скрывающие нежное тельце моллюска. И прошло немало времени, прежде чем я обнаружила все же его слабое место.

Как показывают многочисленные исторические примеры, обрести полную независимость и сохранить при этом человечность под силу только святому отшельнику, да и то не всякому. Будде, Франциску Ассизскому и, быть может, еще нескольким мудрецам это, безусловно, удалось, остальные же случаи представляются мне спорными. Несомненно одно: живя в миру, такого совершенства не достичь. Здесь между независимостью и человечностью существует жесткая обратно пропорциональная связь: чем в большей степени вы обладаете одним качеством, тем в меньшей присуще вам другое, и наоборот.

К тому времени как я открыла этот неприятный закон, выбор передо мной, слава богу, уже не стоял. Интуитивно я уже нашла для себя оптимальное соотношение между двумя столь ценимыми мною качествами. Весь свет, включая самых близких родственников, имеет полное право считать меня бесчувственной и неприступной: не женщина, а каменная стена. Но нашлись несколько человек, ухитрившиеся взять мою крепость без боя, незаметно для меня самой. От этих ниндзя у меня нет заслонов. Ради них я готова поступиться любыми принципами. Их всего пятеро — обожаемая тетка и четверо друзей, — и перед любым из них я практически беззащитна. Только у них и есть возможность причинить мне серьезный моральный ущерб.