— Место?!
Вуди посмотрел по сторонам и поманил Горького наклониться:
— Знаешь, что эти парни делают с хантами? — шепотом спросил Вуди. — Шлют тебя в задницу!
Вместе с выкриком он замахнулся корпусом и ударил головой. Горький присел и склонил голову. Раздался хруст. Вуди упал на задницу и схватился за нос, по губам и бороде потекла кровь.
— Как же ты меня достал, Вуди, — Горький вытащил пистолет.
Горький возвращался в мегаполис под урчащий звук двигателя восьмицилиндрового купе. Под колёсами стелилась идеальная дорога. Город и его окрестности приобрели фиолетовые оттенки в лучах наполовину зашедшей за горизонт звезды.
В пригороде людей стало значительно больше. Оживилось движение. Миша ехал медленно и неосознанно наслаждался тем, что видел вокруг.
У арены на смертельную гонку собрались тысячи желающих попасть внутрь. Они ждали своей очереди под двумя гигантскими экранами, на которые выводились фотографии разодетых как супергерои мужиков и их армировано-вооружённых машин. Люди несли с собой пиво и закуски. Молодёжь толкалась, а влюблённые парочки продвигались по очереди, сцепившись губами.
Через три квартала в машину просочился звук ударных гитар. Миша проезжал площадь, на которой популярная рок-группа организовывала концерт под открытым небом. Собравшиеся у сцены толпа напоминала состоящий из множества единиц, но управляемый единым центром микроорганизм, который реагировал на знакомые звуки. Люди кричали и прыгали, подняв руки над головой.
Заполненные улицы в пригороде сменились перегруженными улицами в центре. Кто-то спешил по делам, кто-то искал место в забитых под завязку кафешках и ресторанах. На углу начался скандал. Зеваки собрались посмотреть, как уличный торговец скручивает воровку. По обе стороны от входа в театр стояли рулетчики — мужчины с огромными двенадцати зарядными револьверами, которые играли в русскую рулетку по прихоти тех, кто им платил.
Горький не питал иллюзий по поводу игры. Нельзя было назвать нормальными то, что всё больше людей предпочитали жизнь на Таре. Его размышления о выборе виртуальной реальности вместо настоящей жизни всегда заканчивались грустью и убитым настроением, однако он не мог не согласиться, что на Таре люди получали то, чего больше не было на Земле. Они получали жизнь. Не выживание в городах, окутанных смогом, а жизнь, где светит солнце и люди не боятся столь распространённого в последнее время рака лёгких. Не выживание в условиях энергетического кризиса, где люди должны отдавать девяносто процентов своего заработка, расплачиваясь за ошибки предыдущих лидеров, а жизнь, где всё, что ты заработал — твоё по праву. Не выживание, где человек ценит выделенное ему рабочее место выше, чем собственную жизнь, а жизнь, где человек вправе сам выбирать род своей деятельности.
Проезжая по улицам города, Горький смотрел на людей и видел в них то, чего больше не было на Земле. Нет, они не были поголовно счастливы, но они были живыми. По улицам Тары ходили люди весёлые и грустные, добрые и злые, беззаботные и запаренные. В отличие от Земли, где придавленные бесконечными проблемами люди напоминали штампованных роботов с единственной, размноженной на всех, программой управления эмоциональным состоянием.
Свернув на одном из перекрёстков, Горький удалился от центра и по хорошо знакомой дороге проехал к жилому дому в северной части города. Он не был здесь много лет и помнил лишь первые две цифры кодового замка. Остальные четыре помнила рука. Стоило Мише набрать первые две, как мышечная память пальцев завершила начатое. Кодовый замок приветливо пискнул, и дверь открылась. Горький поднялся на четвёртый этаж и позвонил в металлическую дверь, исписанную и исцарапанную надписями: «здесь живёт хант», «сдохни в свой конуре, хантяра», «извлеки себе анус, извлекатор конченый».
— Пошли нахер отсюда, малолетки долбанные! — донёсся хриплый бас из-за двери.
— Это Горький.
Человек за дверью притих на несколько секунд, а затем раздался щелчок замка.
В просторной комнате с диваном и журнальным столиком были завешены шторы и включен свет. Во встроенном в стену аквариуме плавали рыбки, а по телеку шёл старый фильм про войну с выключенным звуком. На журнальном столике лежали четыре мобильных телефона и несколько толстых тетрадей.
Бобёр погремел на кухне ложками и показался в двери. Горький знал Бобра давно, но никогда не интересовался сколько ему лет. Во времена, когда они общались, Миша не дал бы ему больше сорока пяти, но сейчас с отпущенной полуседой бородой, за которой пряталась вся шея, он показался Горькому совсем стариком. Он был одет в шорты и чистую белую майку. В правой руке держал небольшой поднос с кофе, а на месте левой руки из рукава торчал двадцатисантиметровый обрубок.
— Убери это на диван, — Бобёр подошёл к столику и показал взглядом на тетради. — Давненько ты не заходил.
— Работал.
— Да, наслышан, — Бобёр поставил поднос на столик и взял свою чашку. — Спрос на услуги хантеров растёт, а предложений больше не становится. Нынче хантерами быть не модно, да и общественность с катушек съехала. Им плевать: что ты делаешь, по каким причинам и для кого. Опасаясь самой мизерной возможности, что когда-нибудь хантер понадобится им самим, они готовы ненавидеть его всеми фибрами души просто за то, что он существует. Видел, чего понаписывали на двери?
— Ага.
— Пишут, лишь бы написать. Ведь сами не знают за что меня ненавидят, но пишут. Ну чего я им сделал? Не, ну правда?! Новое поколение — поколение недоделанных бунтарей. Первые против корпорации, вторые против тех, кто против корпорации, а третьи против тех и других, потому что считают, что первые и вторые хайпят корпорацию. Все бунтари, все против системы, но никто нихера не делает. Также и с новым поколением хантеров. Заходили тут ко мне двое, целый час я пытался им втемяшить, что всё что мы делаем, мы делаем исключительно ради денег. Это ведь единственно верная позиция хантера, согласен?
— Так было всегда.
— Вот именно! Все наши эмоции, взгляды на ситуацию и принятие или отрицание чьих-либо сторон должны прятаться за конвертом с деньгами, которые приносит клиент, а иначе наступит хаос. Что сейчас и происходит с новой школой хантеров. Один из тех двоих сказал, что из-за такой позиции ханты потеряли репутацию и уважение. Мол, если бы мы смотрели на проблему глубже и разбирались в мотивах заказчика… Чушь собачья! Наша работа — это априори конфликт двух сторон, а если каждый третий будет вмешиваться туда, полагаясь на свои ценности, то что из этого получится? Разброд и шатание, вот что! Ой-ой-ой, — Бобёр покачал головой. — Боюсь, что не сильно я верю в новое поколение извлекателей, а старых остаётся всё меньше… загубят ведь профессию.
— Так может тебе пора вернуться?
— Да куда мне! — Бобёр показал правой рукой на торчащую культяпку. — Ты бы доверил работу однорукому ханту?
— Ты понял, о чём я, — Горький улыбнулся. — У тебя ведь две руки, Бобёр! Тебе всего лишь нужно выйти из игры и вернуться обратно. Неужели оно того не стоит?
— Всего лишь выйти? — Бобёр почесал бороду и ненадолго замолчал. — Скоро будет два года моего беспрерывного пребывания на Таре, Миша. Того мира для меня больше не существует. И я боюсь даже представить, что мне придётся пережить, если я окажусь там.
Мужчины замолчали. Бобёр опустил глаза и погрузился в свои мысли. В комнате стало слишком тихо, и Горький даже пожалел, что у телевизора выключен звук.
— Но главное — я приспособился, — Бобёр снова улыбнулся и показал рукой на мобильные телефоны. Теперь моими заказчиками стали другие ханты. У меня налажена связь с информаторами по всему городу. Для того, чтобы узнать кто кого грохнул, на кого открыты заказы, или кто управляет районом города, мне достаточно взять один из этих телефонов. Я всё ещё хант, только теперь моя цель не головы, а информация.
— И это весьма кстати. Потому что за ней я и пришёл, — Горький достал из кармана конверт и положил на стол. — Мне нужно узнать об одной группировке…