Лиза знала, что из лавки даром ничего не дают – даже протухлой печенки для их Мурысьи; что за все нужно деньги платить, а деньги нужно зарабатывать, и достаются они с большим трудом. Она уже знала, что, если у них не будет денег, то не будет ни хлеба, ни чаю, ни дров и даже с квартиры – из этого темного, неприглядного подвала – хозяин выгонит их на улицу, хотя бы то случилось в зимнюю стужу.
А у Степы еще не было этих понятий о нужде, о деньгах, о работе, хотя и он иногда горько плакал, когда, бывало, вечером не хватало хлеба и ему приходилось голодному ложиться спать… Степа был мальчик бойкий, живой и служил немалой утехой для подвальных жильцов. Когда Степу, например, спрашивали: – как его зовут? – он с расстановкой, отчеканивая каждый слог, говорил:
– Я – Степан Иваныч Лебедев!
Он стоял, заложив руки за спину и расставив ножонки, и говорил с таким серьезным, внушительным видом, что даже ворчливая Максимовна усмехалась, глядя на него. Иногда та же Максимовна нарочно замечала ему, что он – не Степан Иваныч, а просто «Степка», и тогда мальчуган еще громче выкрикивал на весь подвал, что он именно – «Степан Иваныч Лебедев». Мальчик был очень любознателен и разговорчив и своими расспросами иногда надоедал взрослым, в особенности селедочнице Максимовне.
Однажды в сумерки, когда Максимовна только что возвратилась из своих странствований и собиралась отдохнуть, Степа приступил к ней с разговорами.
– Баушка! Где селедки живут? – спросил он.
– Известно, где… в воде живут, в море! – ответила старуха.
– А отчего они в воде живут? – продолжал Степа.
– Потому, что на земле им никак неспособно жить… на земле они задохнутся!
– Отчего? – с изумлением спросил Степа, вытаращив глазенки.
– А оттого! – пояснила Максимовна, уже начиная сердиться. – Отступись, Степка!
– А кто их, баушка, в море-то напустил? – немного погодя, опять заговорил Степа.
– Бог напустил… Кто ж больше! – проворчала Максимовна.
– А для чего Он напустил их туда? – допрашивал мальчуган.
– Для того, значит, чтобы люди их ели… Да чего ты, в самом деле, пристал? Сказано тебе: отступись!.. – окрысилась на него старуха.
– А что, баушка, селедки-то делают там… в море? – как ни в чем не бывало, продолжал Степа.
– Уйди! Сказано – уйди! – шипела на него Максимовна.
– Скажи, баушка, что они там делают? – ласково упрашивал ее Степа.
– Ну, плавают, значит, играют – тихим манером, либо заберутся между камушками и спят, а не шалят, не балуют, как ты, озорник… – сердито проговорила старуха. – Отвяжись, Степка! Убирайся!
И Степа отправлялся в свой угол или к Дмитриевне. А эта старуха никогда была не прочь покалякать и мальчика от себя не гнала. Иногда между Дмитриевной и Степой происходили очень долгие и любовные разговоры.
– Баушка! Где растут яблоки? – спрашивал Степа.
– В саду, голубчик, растут… – отвечала Дмитриевна.
– А где же этот сад? Далеко? – продолжал мальчуган, пытливо взглядывая на старуху.
– О-о! Этот сад далеко-далеко отсюда… – говорила та, гладя Степу по голове и с тихой, задумчивой улыбкой смотря в темный угол, словно там мерещилась ей какая-нибудь заманчивая картина.
– Расскажи, баушка, про тот сад… как яблочки-то родятся! – упрашивал ее Степа. – Ты ведь знаешь… видала, как яблочки-то растут?
– Как, батюшка, не видать! Видала… Сама я с той стороны! – отвечала Дмитриевна. – Сама, голубчик, под яблонями выросла… Насмотрелась!.. Так вот, родной, как весна-то придет, как станет солнышко-то пригревать, в саду-то и сделается тепло, и распустятся тогда на яблонях белые и розовые цветочки… А-ах! сколько цветочков!.. Даже листу из-за них не видать… Вот ведь как! Все цветы, – и пахнут так сладко, так чудесно, что просто и сказать нельзя… А потом, знаешь, из каждого цветочка сделается яблочко – сначала зеленое и такое маленькое-маленькое… Ну, а потом будет все расти-расти, станет желтеть, зарумянится… Сделаются тогда яблоки большие, да тяжелые, так ветку-то и огнетут. Иные от ветра на землю падают… Ну, а ребятишки, известно, подбирают их да – в рот… Ребятишкам в ту пору бывает пожива большая! Тогда они уж не зевают… и всю-то осень, целые дни, с утра до вечера, яблоками забавляются…
– А сад-то, баушка, большой? Яблоков-то много? – спросил Степа.
Щеки его разгорелись, и темные глазки блестели от волнения при мысли, какое хорошее житье ребятишкам в том саду…