Тот, кто влез в дом, судя по всему, знал код или где его найти. Это совсем не трудно. В один прекрасный день, когда никого нет дома, садовник потихоньку пробирается внутрь, натыкается на обрывок бумажки, на каких люди вроде Брэдли Уоррена записывают коды, а потом продает его нужному парню за хорошую цену. Или, например, Шейла распустила свои холеные ручки и дала оплеуху экономке, получающей за работу сотню баксов в неделю, а экономка сказала: «Ладно, сучка, ты мне за это заплатишь». И отдала шифр своему дружку, который как раз ищет работу. Продолжать можно до бесконечности.
Я обогнул бассейн, прошел мимо теннисного корта и дальше по границе владений Уорренов, а затем повернул к дому. Никаких тебе сторожевых собак, камер слежения и какого-либо другого охранного оборудования. По стене, идущей по периметру участка, не был пропущен ток, а сторожевая башня, если таковая и имелась, была замаскирована под пальму. Любой пацан с Голливудского бульвара мог бы вынести отсюда все, что угодно. Может, стоит туда отправиться и поспрашивать у детишек. Только на это у меня уйдет года три или четыре.
Вернувшись в дом, я обнаружил, что на одном из диванов в гостиной сидит по-турецки девочка-подросток. Она рассматривала огромную книгу, которая вполне могла быть озаглавлена «Самые скучные пейзажи Эндрю Уайета».[6]
— Привет, меня зовут Элвис, — сказал я. — А ты, наверное, Мими?
Она наградила меня таким взглядом, словно, открыв парадную дверь, обнаружила на крыльце свидетеля Иеговы. Ей было около шестнадцати. Каштановые волосы подстрижены так коротко, что ее лицо казалось гораздо круглее, чем на самом деле. Я посоветовал бы ей поднять волосы наверх или отпустить подлиннее, но она меня не спрашивала. Никакой косметики, никакого лака на ногтях — а не мешало бы. Я бы не назвал ее хорошенькой. Девочка потерла нос и спросила:
— Вы детектив?
— Вроде бы. У тебя имеются какие-нибудь улики, касающиеся кражи века?
Она снова потерла нос.
— Улики? — повторил я. — Ты, случайно, не видела посторонних на вашей лужайке? Или слышала обрывок подозрительного разговора. Ну типа того.
Может быть, она на меня смотрела. А может, и нет. По ее лицу блуждала кривая улыбка, заставившая меня подумать, что она под кайфом.
— Я тебе мешаю читать?
Она не кивнула, не заморгала от удивления и даже с визгом не бросилась прочь из комнаты. Она просто смотрела на меня.
Я прошел назад через столовую, потом выбрался из дома, добрался до «корвета» и выехал на подъездную дорожку.
Когда я проезжал мимо Хэтчера, сидевшего в своем «тандерберде», тот, ухмыльнувшись, спросил:
— Ну и как оно тебе?
— Отвали, — предложил я ему.
Он рассмеялся, и я уехал.
3
Три года назад я кое-что сделал для Берка Фельдштейна, который владеет симпатичной художественной галереей в Венис на побережье, чуть дальше Санта-Моники. Это одно из перестроенных промышленных зданий, где с помощью белой краски поддерживается промышленный вид, а все произведения искусства представляют собой белые коробки с цветной бумагой внутри. В этом году на Рождество Берк подарил мне большую кружку с надписью «ИСТРЕБИТЕЛЬ ЧУДОВИЩ». Мне она ужасно нравится.
Из Холмби-Хиллз я направился в Вествуд, припарковался и из телефона-автомата позвонил в галерею Берка. Мне ответил женский голос:
— Галерея «АртВеркс».
— Я вам звоню по поручению Мишеля Делакруа, — сообщил я ей. — Мистер Фельдман принимает?
Черный паренек в рубашке с логотипом университета Лос-Анджелеса сидел за столиком для пикников и читал книгу по социологии.
— Вы хотели сказать, мистер Фельдштейн? — с сомнением переспросил женский голос.
— А, значит, его так зовут? — напустил я на себя важный вид.
Она попросила меня подождать. Я услышал, как на том конце провода кто-то или что-то передвигается. Потом раздался голос Берка Фельдштейна:
— Извините, кто говорит?
— Король рок-н-ролла.
В ответ сухой сардонический смешок. Должен заметить, что сардонический смешок у Фельдштейна получается лучше, чем у всех, кого я знаю.
— Можешь ничего не говорить. Ты не знаешь, что тебе выбрать: Моне или Дега. И тебе нужен мой совет.
— Украден раритет, восемнадцатый век, Япония, — ответил я. — Кто может про это что-нибудь знать?
Черный паренек закрыл книгу и уставился на меня.
Берк Фельдштейн попросил меня подождать. Через минуту он снова взял трубку. Его голос звучал ровно и очень серьезно.
— Ты не станешь называть моего имени?