Но Гасюк улыбнулся. Он показал Фернандесу на солнце.
— Скоро оно скроется, и тогда снимать нельзя,— сказал Гасюк.
Фернандес не понял этих слов и опять помахал пальцем перед носом Гасюка. Тогда Гасюк точно так же помахал пальцем перед носом Фернандеса и сказал:
— У нас есть официальное разрешение. Понимаете? — После этих слов Гасюк улыбнулся, похлопал Фернандеса по плечу и добавил: — Амиго!
Сеньор Фернандес побежал куда-то. Может, он хотел поговорить со мной, но для этого ему нужно было обойти всю площадь быков. С арены нет хода на трибуну. По этой же причине я не мог спуститься вниз.
А бой продолжался. Казалось, что матадор опять подчинил своей власти быка. Но он уже не хочет испытывать свою судьбу — вставать перед быком на колени. Он вынимает из-под мулеты шпагу и просит у судей разрешения убить быка.
С обнаженной шпагой матадор делает несколько шагов навстречу быку.
Матадор приподнимается на носки и целит шпагой в быка. Сейчас бык бросится на матадора, и удар шпаги завершит игру.
Затрещали кинокамеры. Операторам хотелось заснять именно этот решающий момент боя. И они были так увлечены, что окружающий мир для них сейчас не существовал. Им важно только то, что они видят в глазок своего аппарата. Разве могло им прийти в голову, что бык не бросается на матадора из-за того, что трещат их аппараты? А бык стоял, слушал треск аппарата и, казалось, замирал от удовольствия.
Нервы матадора не выдержали, и он сам бросился на быка. Шпага попала в кость и отлетела на песок.
— Эй! — кричали с трибун. — Зарежь быка ножом!
Матадор поднял шпагу и обошел быка вокруг.
И опять минута испытания. Матадор должен убить быка. Иначе газеты долго будут вспоминать этот позорный случай.
Только два шага отделяют матадора от быка. Снова как стрела нацелена шпага в спииу быка. Зрители волнуются. Операторы продолжают съемку, и в общем шуме стадиона пропадает треск их аппаратов.
Бык бросился на матадора, матадор на быка, н шпага вошла в загривок быка по самую рукоятку.
Когда бык упал, матадор взялся руками за голову и под свист публики покинул арену.
Мои друзья операторы взвалили аппараты на плечи. Они направились к выходу. С воспаленными от радости лицами они объясняли друг другу:
— Значит, на первом плане он в своем золотом костюме. Черный бык на фоне красного забора.
— А у меня в кадре он целится шпагой: рука дрожит, лицо бледное. Восторг...
Добрая примета
В Мехико я встретил друга Кандито, фотокорреспондента. Сколько раз во время путешествий мы с ним «охотились» за интересными кадрами! Глаза у него были живые, морщинки вокруг глаз придавали лицу лукавство. Движения рук — быстрые, энергичные.
А теперь я встретил Кандито и удивился. Он был толст. Глаза смотрели спокойно, жесты медлительны.
— Может, ты приедешь сегодня вечером ко мне ужинать? — сказал Кандито. — У меня будет приятель архитектор, банковский служащий и мои. Ты помнишь мою жену и сыновей?
В назначенный час я приехал к нему. Жил он в новом доме, у него была новенькая машина — все как у преуспевающего буржуа.
Кандито ходил по гостиной и, по-хозяйски взмахивая руками, повторял: «Столько лет прошло и снова встретились. Вот как бывает».
Мы сели за стол, на котором было много мексиканских закусок и пиво.
Разговор зашел о Мексике. Добродушный толстяк, банковский служащий, не отрываясь от тарелки, говорил, что финансовое положение Мексики сейчас намного лучше, чем прежде. На 1967 год бюджет увеличен без повышения налогов на 240 миллионов долларов. Туризм в Мексику возрос на десять процентов и в связи с Олимпийскими^ играми возрастет еще больше. Уже сейчас доход от туризма составляет 340 миллионов долларов в год.
— Умоляю, остановись! — крикнул хозяин. — Ты убьешь нашего гостя цифрами. Хочешь, я тебе выражу главный наш тезис словами президента? — обратился ко мне Кандито. — Путь Мексики — это получение разумных прибылей, чтобы все мексиканцы, видя, ка-к их жизнь улучшается, работали с энтузиазмом.
— Президент немножко перегнул, — сказал архитектор — худенький человек в очках, с очень пристальным взглядом. — Нельзя сказать «все мексиканцы». Улучшение жизни касается главным образом среднего класса. Это вот мы, сидящие здесь, это квалифицированные рабочие, служащие, интеллигенты, ремесленники, мелкие' землевладельцы.
— Всего тридцать процентов общества, — отрапортовал толстяк, банковский служащий, который, по-видимому, был просто наполнен всевозможными цифрами. — Прибавьте к этому десять процентов крупной буржуазии, — сказал он и отхлебнул из пивной кружки.