Нет уж, благородство благородством, но себя Наталья не в полкопейки ценит, чтобы так бестолково растрачивать жизнь на того, кто не греет душу. Даже если он и нуждается в поддержке.
Несправедливость — основа мироздания. Можно ли сделать всех людей счастливыми? Маленький, но красноречивый пример показывает: нельзя. Лёшка любит Наталью, и никакая иная женщина его не осчастливит. Он хороший. Но Наталья его не любит. Ей только казалось, что любит. Да и казалось очень недолго, и лишь во сне. А в реальности, как выяснилось, она к нему не испытывает ничего. Совсем ничего. Разве что раздражение временами. Значит, осчастливив Лёшку, тем самым она сделает несчастной себя. Вот и доказательство: нет в мире справедливости. Или так, или этак, но чтобы оба были счастливы — никак.
Дружников, наконец, поднял голову. Глаза тускло молили чаянием:
— Ну пожалуйста! Наташка, я все разумею. И про мужа твоего, и про Поросенка. Лопоухнулся — полное ай-ай-ай! Надо было шпарить в другое место.
— Не помогло бы, — "успокоила" его Наталья.
В этом она была уверена. Пусть даже она не увидела бы скалу-поросенка — ее бы все равно что-нибудь да отрезвило. И не в голоде дело. В конце концов, "Завтрак туриста" вполне съедобен. Не слишком аппетитен и полезен для здоровья, но забить голод способен. И не в аромате шашлыка, доносящемся от соседей — с ним тоже можно не считаться. И комары ни при чем, хоть с ними не считаться гораздо сложнее, чем с аппетитным запахом. И тесные до невозможности джинсы можно было бы потерпеть. И непрезентабельную палатку. Вытерпеть можно было бы все, а многое — даже не заметить, или воспринять как позитив. Одно условие — позитив от негатива можно получить лишь рядом с любимым человеком. Или хотя бы располагающим, приманчивым.
Лёшка, как выяснилось, не был ни тем, ни другим. Подумать только — еще пару часов назад Наталья была убеждена, что вернулась в родной город навсегда. И не к маме вернулась, между прочим, пусть даже Лёшка этого и не предощутил.
А теперь точно так же была убеждена, что встреча с Дружниковым — очень большая ошибка. И глупо оправдывать себя тем, что не планировала ее, не звонила Лёшке, не звала, ни на что такое не намекала. Сам Натальин приезд в родной город — уже намек. По крайней мере, для Лёшки. Сколько бы она ни приезжала — каждый ее приезд он трактует именно как намек на то, что между ними еще что-то возможно. В сущности, Наталья именно на его понятливость и надеялась. Значит, можно признаться хотя бы самой себе: эта встреча "от" и "до" запланирована ею, даже если Лёшка уверен в обратном. И встреча эта — очень большая Натальина ошибка. Возможно, самая большая. Остается надеяться, что муж никогда не догадается о ее поползновениях на измену.
— Почем знать. Чем черт не рукоблудит.
Лёшке приятнее было думать, что все могло бы быть иначе, увези он ее на Сидими. Ну и пусть думает, если ему так легче. Наталья точно знает: на Сидими ее мозги точно так же встали бы на место, как и в бухте Поросенок.
Возражать, однако, не стала: к ближним нужно проявлять если не любовь, то хотя бы почтение к их чувствам.
— Останься. Прошу тебя. Всего день. Тебе это мелочишка на молочишко, а мне… После ведь все равно "бывай-прости", я уже пообвык.
И такая щенячья тоска в глазах, что Наташе больно стало за него. Бедный, бедный Лёшка! До чего же ему невыносимо, если так просит!
Убудет от нее, что ли? Ну подарит она ему этот день — ей такой подарок ничего не будет стоить, а человек хоть один денек счастливым походит. Может она позволить себе капельку благородства?
Он ведь сказал "день". Не ночь, не сутки — всего лишь день. Хотя по его тону понятно было, о чем он говорит. Наверняка имел в виду совсем не то, что сказал. "День" предполагает, что с наступлением темноты Лёшка отвезет Наталью в город. А голос имел в виду много большее. Любой день должен завершиться ночью, иначе это и не день вовсе, а бесконечность какая-то.
Ну что ж, и пусть ночь. От Натальи все равно не убудет. Нет, совсем не так, чтоб… Она останется верна мужу. Девять лет не знала других мужчин, и не стоит изменять традициям. По крайней мере, не в этот раз. Не с Лёшкой. Муж, конечно, несколько поднадоел, но он все-таки муж. И даже с учетом легкой надоетости остается любимым и даже родным. А Лёшка — все-таки Лёшка, как бы Наталье ни хотелось, чтобы он превратился в Алексея.
В конце концов, ночь может быть просто ночью. И слово "спать" имеет два значения. Первое — невинное, а второе не для Натальи. Дома, в кровати, на чистой простыне спать комфортнее, с этим не поспоришь. Но может она потерпеть одну несчастную ночь в непривычных условиях ради благородства души?! Лёшка, между прочим, далеко не одну ночь терпит неудобства, с нею связанные. Наталья завтра вернется в город, влезет в ванну, откиснет-отмоется от прелестей "дикого" отдыха. А Лёшке и дальше страдать от несбыточности мечты.
Однако без щетки все-таки не комильфо. Как люди раньше жили, еще до эры зубных щеток и паст? Чем обходились? Веточки какие-то жевали, вроде бы. Вот и она пожует. А потом пасту по зубам пальчиком размажет, и водой прополощет — хоть какой-то уход. Есть ведь у них паста? Хоть у кого-нибудь? Наверняка. Главное, веточку нужную выбрать, чтоб на отраву не нарваться.
Решено. Настало время проявить благородство. Лёшка заслужил право побыть счастливым хотя бы один день. Пусть даже Наталья и поняла, что не любит его.
Стоп. Почему это не любит? Кто сказал "не любит"? Она ведь еще до приезда в родной город решила: любит! И в город родной не приехала, а вернулась — огромная разница, между прочим.
Что-то с ней не то. Неправильная она какая-то. Нормальные люди если что-то решат, то остаются верными своему решению. Наталья же меняет замыслы неоднократно. В течение сегодняшнего дня она уже несколько раз их меняла: то она остается с Лёшкой, то уезжает домой. То мужа любит, то Дружникова. Сколько ж можно?! Пора уже принять окончательное решение.
Независимо от того, каким оно будет, сегодня она остается здесь, на Мысе: даже если муж в итоге перетянет одеяло на себя, а скорее всего, тем дело и кончится, Алёша заслуживает некоторого бонуса. Но перетянет ли муж? Наверняка ли перетянет?
Допустим, не в облаках дело: это Наталья уже поняла. Облака — блажь чистой воды. Жила ведь раньше без облаков, и даже имела гарантированный полет на седьмое небо. Потому и в "Черти чте" про седьмое небо упомянула — потому что очень хорошо знает, что это такое. А на небе, особенно седьмом, должны быть облака. Просто раньше она о них не задумывалась.
Что это значит? Что Лёшка ей вообще не нужен? Может быть, может быть…
А как же верность его? Верность не Наталье — они никогда не были близки, так что в данном случае его связи с другими женщинами нельзя считать изменой, он ведь живой человек со всеми вытекающими. Но верность Лёшиной к ней любви дорогого стоит. Разве такая преданная однолюбость — или как ее там? — не заслуживает награды? Лёшка ведь хороший.
А муж что, плохой? Тоже хороший.
Совсем запуталась. Почему она такая неправильная?!
На обед был подгоревший рис с тушенкой. Дома, может, Наталья такое варево и пробовать бы не стала, а тут уплетала за милую душу: костерок придал "плову" приятный аромат и даже пикантность. Да и выголодалась так, что сырого слона бы с великим удовольствием рвала зубами, не то что "плов" с дымком.
Солнышко приятно припекало. Захотелось спать — Лёшка ведь разбудил Наталью в несусветную по ее понятиям рань.
Он чутко уловил ее состояние, и движением фокусника вытащил из коляски Санькиного мотоцикла надувной матрас. Наталья едва сдержалась, чтобы не высказать ему свое негодование: насколько удобнее было бы сидеть на нем, чем на жуткой скамейке из поваленного деревца, от которой у нее уже все болело. Почему же раньше не предложил?!
Однако сил на скандал не осталось. Едва Дружников надул матрас, она с несказанным удовольствием растянулась на нем. Улучив момент, когда никто не видел, расстегнула пуговицу на проклятых джинсах, и вздохнула с явным облегчением. Еще бы молнию расстегнуть — вообще было бы здорово. Но вдруг майка задерется? Сраму не оберешься. Придется терпеть.