После того инцидента в туалете ботан заделался звездой неизвестного жанра, а я получала регулярно его ответное: «Привет».
Общительная я, что тут еще сказать. Добрая.
Спустя два года после инцидента в туалете произошло то, что перевернуло все с ног на голову.
Урок истории. Педагог меня невзлюбил сразу. С первого класса, наверное, обиду затаил. Подумаешь, спросила на первой линейке, почему дяденька в тетю переоделся и лицо накрасил. Что я ей сделала? Я ж ребенок! Но прошлого не воротишь.
– На вопрос пойдет отвечать… – историчка в возрасте «далеко за сорок пять», с крашеными рыжими волосами и ярко-красной помадой, которая забила все мимические морщинки по контуру губ, водила пальцем по листу раскрытого журнала в поисках жертвы. Все притаились. Даже воздух не шевелился, боясь, что его втянет в это безумие. – Орга́змова!
Что она сказала, святые ежики?!
Сначала не поняла, что эта озабоченная швабра меня имела в виду. Весь класс грохнул смехом так, что стекла зазвенели. И я, дура, тоже хихикала, пока подслеповатые глазенки учительницы, коряво подведенные черным карандашом, не начали меня пытливо буравить.
– Давайте, милочка, – ядовито причмокивая каждое слово, давила на меня историчка, – рассказывайте.
Ну вот честно! Пипец! Никто и никогда так меня не позорил.
– Я Аргазми́лова, – конечно, я быканула. А кто бы не огрызнулся?
– Это неважно, – с самым безразличным видом заявила мне фанатка времен перестройки.
Но добило меня не это. Контрольный выстрел сделал ботаник.
– Дашь потереть твою выпуклость на удачу, Орга́змова? А то у меня планы на вечер.
«Ах ты мерзкий замухрышка!» – бегущей строкой светились буквы в моих глазах. Вырастила на свою голову змея подлого.
– Кто тебе даст, Кузнецов? – заступилась за меня Натаха.
– Ты же правша? – набравшись смелости, спросила я шепотом Витюшку, пока наша грымза замешкалась, переговариваясь с физруком, который очень кстати вызвал ее «на минуточку».
– И что? – усмехнулся он.
– Тебе необязательно мои выпуклости тереть, Кузнецов. Усерднее работай правой ладонью над своими, и тогда точно будет тебе удача в твоем нелегком деле, – утерла наглеца. Вот так, Витек! Дрочи огурчик, пока пупырышки не сотрутся.
Минуту наше очкастое недоразумение пялилось на меня и Наташку, а потом выдало со всей серьезностью:
– Когда я стану красивым и богатым, я выебу всех, кого захочу. А тебя, Орга́змова, с особой жестокостью.
– Ты уже не перерастешь, Кузнецов, – резюмировала я с ехидством, —Тебе надо стать очень-очень богатым, чтоб тебе хоть кто-то дал.
– Даже если не я, Орга́змова, все равно будешь стоять в коленно-локтевой под фамилией моего семейства. – И козлина заржал так, что его лицо не сопоставлялось с издаваемыми звуками. – Начинай вымаливать прощение уже сейчас!
– Идиота кусок! – выдала я, заливаясь смехом над угрозами этого тушканчика.
С этого дня мой пьедестал неминуемо разрушался. Абсолютно все начали называть меня этой ненавистной исковерканной фамилией. Я знала всех, у кого намечался «романтический» вечер. Стала достопримечательностью, которую каждый норовил потереть, вашу мать, на удачу! Понимаете, о чем я говорю? Почти на каждом курорте есть аналогичные памятники, у которых ботинки, лапы, сиськи натерты до состояния, что глаза щиплет от блеска.
Повезло Кузнецову, что его после 9-го класса предки увезли в неизвестном направлении, иначе убила бы.
Успокаивало одно: школа не вечна. Слава Небесам!
Сладкая надежда оказалась растоптана самым нелицеприятным образом, когда на первом курсе университета, в столовой, при всем честном народе, мой друг (я думала, что он мне друг, шакал шкафообразный) Штирлиц громким и отчетливым басом, заполняющим все пространство, выдал:
– Орга́змова! Поднимай свои булки и вытаскивай руку из трусов, опаздываем на философию.
Я буквально слышала сокрушительный треск моих рухнувших чаяний и спокойствия.
Столь фееричное знакомство со студентами универа вызвало во мне одно желание: провалиться сквозь землю, пройти ядро Земли самым быстрым атомом и вынырнуть на Гаити, желательно на необитаемом острове. В идеале сойти в другой Галактике.
– Штирлиц, чтоб у тебя ни одного оргазма не было до конца твоих дней! – ярость выплескивалась из меня, как лава из кратера вулкана.