Мейджор подумал, что Хансен прав. Штаб-квартира Бюро представляла собой гигантский бюрократический аппарат. Позже он понял, что Хансен не просто теоретизировал, а высказывал здравые мысли на основе собственного опыта работы. Когда Мейджор ознакомился с материалами судебного разбирательства дела Хансена, он убедился, как быстро — в зависимости от обстоятельств — менял оперативную тактику его бывший подчиненный, то есть делал как раз то, в чем когда-то убеждал Мейджора.
В большинстве разведывательных операций контрразведка обращает основное внимание на свой объект — сотрудника разведки противника, о котором кое-что знает и которого реально видит, а не на агента, с которым тот работает и о котором контрразведчикам в подавляющих случаях пока ничего не известно. Поэтому с точки зрения оптимальных условий безопасности всегда имеет смысл снижать активность разведчика и увеличивать активность агента. Именно это всегда пытался делать Хансен, работая с советской разведкой. Агент использовал метод OODA на практике, каждый раз проверяя ФБР на этом, мы же просто следовали его тактике. Мейджор с сожалением признался себе, что было практически невозможно внедрить этот метод в практику работы такого бюрократического монстра, каким является ФБР. «Но в конце концов Хансену удалось нас убедить».
Работать с агентом, о котором тебе практически ничего не известно, — такое самым лучшим вариантом не назовешь. Хотелось бы знать об «Источнике» как можно больше, это в равной степени относилось ко всем агентам. Переусердствовать в этом было нельзя из-за опасности скомпрометировать его нашими усилиями, и, естественно, никто не собирался рисковать ценной информацией, которую мы получали от агента. Поэтому резидентура начала понемногу и спокойно собирать о Хансене любые сведения физического характера, которые могли бы в итоге привести нас к нему. Несмотря на всю осторожность по обеспечению безопасности агента, нам удалось получить и сохранить два вещественных доказательства, которые пятнадцать лет спустя все-таки помогли установить его личность: записанный на пленку разговор с ним по телефону и пластиковый пакет, который он использовал для передачи нам секретных документов, где удалось обнаружить отпечатки его пальцев. Эти вещи хранились в Ясенево вместе с оперативным делом на агента.
Но все это было сделано гораздо позже. В данный момент для меня было более чем достаточно работать сразу с двумя столь ценными для советской разведки агентами. Содействуя проникновению в самую гущу контрразведывательных операций нашего «главного противника» в лице ЦРУ и ФБР, мы считали своей основной задачей — повторю это еще и еще — обеспечение безопасности источника и создание нормальных условий для его работы. Поэтому, когда Фефелов, действуя в соответствии с полученными от «Источника» инструкциями, 3 марта 1986 года заложил для него тайник «парк», я был сильно встревожен, узнав, что агент почему-то не изъял находившееся в тайнике вложение.
Подобного рода осложнения в разведке случаются довольно часто. Малейшее подозрение опасности заставляло агентов пропускать даты назначенных встреч или тайниковые операции. Эймс даже приобрел «известность» частыми невыходами на запланированные встречи. Хотя я мог только надеяться, что такая же причина имеет место и в случае с «Источником», у меня не было твердой уверенности, что мы не потеряем одного из двух наших суперагентов. Мы ждали обговоренного с агентом сигнала. За днями следовали недели, за ними — месяцы, но Хансен молчал. В итоге я должен был признать очевидную возможность, что он решил прекратить сотрудничество с нами, хотелось надеяться — на время, либо он попал под подозрение или даже был арестован. Мне ничего не оставалось делать, как только ждать.
В конце июня, почти восемь месяцев спустя после последней операции с ним, «Источник» прислал Дегтярю письмо. Я вздохнул с облегчением. В письме Хансена сказано следующее: «Прошу извинить меня за долгий перерыв в нашей связи. Я хотел удостовериться, существуют ли основания для моего беспокойства. Причиной был один прочитанный мною документ. Когда ФБР смогло допросить Виктора Гундарева, ему был задан вопрос: знает ли он Виктора Черкашина? Меня этот вопрос насторожил».