Калугину также удалось завязать тесные отношения с окружением Бориса Ельцина — в то время харизматического партийного босса Москвы, а вскоре после республиканских парламентских выборов в 1990 году — номинального руководителя Российской Федерации. Тем не менее, несмотря на активные маневры Калугина с целью вернуть свои утраченные позиции, старая система сопротивлялась новым настроениям в обществе и все еще сохраняла возможности с ним посчитаться. Крючков добился того, чтобы Калугин продолжал работать в Ленинграде, где он пробыл в общей сложности семь лет — до 1986 года.
Анатолий Киреев, сменивший Калугина на посту начальника управления «К» ПГУ после отъезда того в Ленинград, очищая, так сказать, вверенное ему подразделение от «калугинской скверны», составил список сотрудников управления, якобы так или иначе близких опальному генералу. В этом списке была и моя фамилия. Хотя в тот период это обстоятельство не сказывалось серьезно на моей работе, тем не менее факт моего знакомства с Калугиным будет с этого времени влиять на отношение ко мне руководства ПГУ.
Позже Кирпиченко в своих воспоминаниях напишет, что в период нахождения управления «К» под руководством Калугина эффективность работы внешней контрразведки заметно снизилась. Согласно Кирпиченко, Калугин не смог организовать и осуществить ни одной сколь-нибудь серьезной операции. Кирпиченко обвинил его в попустительстве; Калугин, мол, «спал» на работе, в то время как ЦРУ активно вербовало многочисленных агентов из числа советских граждан, о которых стало известно только благодаря информации Эймса и Хансена. Большая часть этих обвинений была сделана в 90-е годы, когда Калугин уже жил в США. Факты говорят об обратном: именно в период нахождения Калугина «у руля» управления «К» активизировалась работа по проникновению в разведывательные службы западных стран. Калугин имел полное право утверждать, что в период его руководства управлением контрразведывательные подразделения наших заграничных резидентур по численности своих сотрудников выросли почти вдвое и завербовали в три раза больше агентов. На своем посту он был не просто активен, он был агрессивно активен.
Если бы Калугин в действительности являлся в то время американским агентом, он бы не терял ни минуты, чтобы покинуть Советский Союз. Вместо этого с полным пониманием того, что он делает и чем это ему грозит, он занялся деятельностью, которая принесла ему только проблемы. Когда в начале 80-х годов я приехал в Ленинград в отпуск и беседовал с ним в его кабинете, находящемся в импозантном особняке на Литейном проспекте, где располагался КГБ по Ленинградской области, Калугин наконец открыто признался мне, что выслан из Москвы в Ленинград из-за подозрений Крючкова и Кирпиченко в том, что он является американским агентом. Когда я стал настаивать, чтобы он ко всему происходящему отнесся серьезно, Калугин пренебрежительно отмахнулся.
— Кирпиченко не пытается решать возникающие в процессе оперативной работы проблемы. Нет. Каждое его решение определяется только одним — как его воспримет Крючков.
Как могло случиться, что преданный партии и разведке человек — офицер, который сделал блестящую карьеру и у которого, без сомнения, было не менее блестящее будущее, — так быстро был низвержен и стал отверженным? Взлет и падение Калугина в определенном смысле были взаимосвязаны. Его заносчивость, высокомерие и агрессивность в достижении поставленных целей, упрямство и цепкость, граничащие с высокомерием, — все это явно противоречило консерватизму и руководства ПГУ, и всей власти в целом. Начиная с 1979 года Калугин ступил на путь неизбежного конфликта и разрыва отношений с КГБ. Моя дальнейшая служебная карьера пойдет по другому пути, но, тем не менее, останется подверженной влиянию «дела» Калугина.
За несколько месяцев до отъезда Калугина в Ленинград мы как-то разговорились с ним в его служебном кабинете.
— Ты знаешь, я хочу поехать в Вашингтон резидентом, — вдруг сказал он, искоса посмотрев на меня.
— Олег, мне это известно.
Все в главке знали, что наступило время для следующей командировки Калугина.