Что касается моей собственной репутации, то это была не первая попытка ее очернить, связав меня с Калугиным. Верно, что мы тесно общались (разумеется, до того, как Калугин стал открыто выступать против КГБ) и довольно откровенно беседовали о допущенных Комитетом ошибках и просчетах. Я подозревал, что наши телефонные разговоры прослушиваются, и рисковал испортить отношения с руководством главка. Меня это не пугало. Всем было известно, что я и Калугин знали друг друга с давних времен, когда мы вместе учились в элитной разведшколе КГБ. Потом, в конце 70-х годов, он был моим начальником в ПГУ, именно он послал меня в командировку в Вашингтон в 1979 году.
Мой орден Ленина (я был одним из тех, кто был им награжден в 1986 году) позже стал одной из причин новых слухов о Калугине: он якобы мог догадаться о моей причастности к этому неожиданному успеху советской разведки. Однако для того, чтобы ЦРУ не узнало о церемонии награждения, что, несомненно, заставило бы американцев попытаться установить причину такого «мероприятия», оно должно было быть проведено в секрете. Это сделано не было. «Мероприятие» было широко разрекламировано. Что касается меня, то даже мои самые близкие друзья не знали об этой награде. Жена считала несправедливым, что мы не могли поделиться этой новостью с людьми, которым полностью доверяли. Я не мог рассказать Калугину ровным счетом ничего, что хотя бы косвенно связывало мою работу с Эймсом.
Прочитанное в статье Кирпиченко подняло во мне бурю возмущения, что совсем нежелательно для профессионала-разведчика. Я понимал, что должен что-то предпринять, но что именно? Я не хотел обращаться с иском в суд, считая это недопустимым для бывшего офицера разведки. В то же время я не мог позволить, чтобы надо мной висело такое обвинение. Я поднял трубку и набрал номер Леонида Шебаршина, моего бывшего начальника и близкого друга. Шебаршин, который в последние годы советской власти был начальником ПГУ, а в дни путча ГКЧП на одни сутки был назначен председателем КГБ, обладал трезвым рассудком и всегда рассуждал логично и здраво.
Он несколько мгновений обдумывал то, что я ему сообщил, затем глубоким баритоном заядлого курильщика спокойно и несколько обескураживающе ответил:
— Ничего не делай!
— Что?
— Твоя фамилия не была упомянута.
— Ну и что! Все знают, что это я.
— А что, разве кто-нибудь может сказать что-либо существенное? Ведь нет никаких доказательств, что Кирпиченко имел в виду именно тебя. А если ты начнешь везде возникать и поднимать шум, все действительно начнут думать, что на самом деле это, оказывается, ты. Так что просто проигнорируй все это.
Я последовал его совету. На протяжении всей моей служебной деятельности я старался ничем не выделяться и «не высовываться». После выхода в отставку я избегал давать интервью, за исключением нескольких статей в небольших газетах по просьбе моих бывших коллег. Следуя своему инстинкту всегда держаться в тени, я отказался от ряда заманчивых предложений, в частности от работы консультантом на НТВ, в то время самом популярном независимом телевизионном канале. И чем больше я размышлял о необходимости ответить на клевету, тем больше понимал, что ничего из написанного Кирпиченко не может мне сильно навредить. Ложь и обвинения в раскрытии гостайны были возмутительны, но я не поддамся на провокацию и буду молчать.
Однако затем ставки в затеянной игре выросли. Возможно, так со временем и должно было произойти. Другой бывший сотрудник разведки в своей книге упомянул обвинение Кирпиченко в адрес Калугина по делу Эймса, однако на этот раз уже была названа и моя фамилия. Теперь уже Виктор Черкашин мог сообщить Калугину об Эймсе! Но Виктор Черкашин всю свою жизнь посвятил верному служению Родине! Теперь я уже больше не мог молчать.
Глава I
В логове льва: вашингтонская резидентура
Все это произошло в то время, когда я и не предполагал там быть.
Находясь в Вашингтоне уже около шести лет, мы с Еленой планировали вернуться в Москву в начале 1985 года. Мы очень переживали, находясь вдали от нашего сына, который вынужден был жить в Москве, учась в школе и институте, поэтому очень хотели опять быть вместе. Моя замена была готова, но он задерживался в Москве, что, к сожалению, откладывало наш отъезд.