…Ослепительное жаркое утро. На ящике под брезентовым тентом разложены внутренности съемочной камеры. Олле вызвался мне помочь. Мы чистим, протираем и смазываем кадровое окно и лентопротяжный механизм — лента должна идти возможно легче. Не один час уходит на то, чтобы собрать аппарат и проверить, что он действует так, как надо, в этой раскаленной атмосфере. Затем мы снова отправляемся на охоту за анакондой. Но теперь я беру с собой пузырек с машинным маслом и смазываю фильмовый канал, как только начинает заедать ленту. Целую неделю мы обливаемся пóтом, предаваясь тщетным поискам гигантской змеи. Затем возвращаемся в Пуэрто-Легизамо…»
Как и в Пасто, Курту удалось разыскать в Пуэрто-Легизамо специалиста, который взялся проявить несколько проб.
«…Тропическое воскресенье. Маленькая отважная крылатая машина приземляется на аэродроме — опять без нашего снаряжения… Настроение падает. Мы бредем в деревню к эль професор — местному учителю, который одновременно является деревенским фотографом. Накануне вечером я дал ему проявить несколько проб, а Рольф доверил фотографу свои фотоленты. Однако нам не удалось застать эль професор дома. Оказывается, у него есть еще одно занятие — он выращивает бойцовых петухов. А сегодня в Пуэрто-Легизамо петушиный бой. Хриплое кукареканье и вопли восторженных зрителей помогают нам без труда найти место, где идет сражение.
Посреди маленькой арены сидит на корточках наставник юношества и опрыскивает ромом истеричного петуха. Лицо учителя побагровело от возбуждения и спиртного. Зрители орут.
Несколько мальчишек собирают тлеющие на песке окурки и докуривают их.
И вот два петуха становятся в позу профессиональных бойцов; представление начинается. Роль шпаг играют клювы, удары наносятся по всем правилам искусства. Первые выпады отличаются продуманной осторожностью — надо разведать тактику и силы противника. Затем темп боя нарастает. Молниеносные выпады и контрвыпады, рев зрителей… Облака ныли, летящие во все стороны перья… Кровь брызжет на жаркий песок, который жадно впитывает каждую каплю. Невозмутимые мальчишки допивают остатки из пивных бутылок. Время от времени по песку проносится быстрая тень — над ареной парят в нетерпеливом ожидании стервятники. Обезумевшие петухи продолжают смертельную схватку. Бьют клювами и ногами, стараясь поразить голову противника остро отточенными шпорами. Убить или погибнуть самому — третьего не дано! Вот один из бойцов наносит сокрушительный удар, шпора вонзается в голову противника. Петухи мечутся по кругу в вихре перьев и капель крови. Эль професор проиграл. Крики и брань сливаются в невообразимый гул. Мы спрашиваем учителя, как обстоит дело с нашими негативами. «Маньяна де маньяна» — завтра утром все будет готово…
В окошке бамбуковой хижины приветственно покачиваются подвешенные для сушки фотоленты. Несколько лент склеились между собой и тщетно пытаются освободиться, обдуваемые пыльным ветром. Эль професор встречает нас. Он считает, что наши результаты совсем неплохи, особенно это относится к некоторым фотографиям. С кинолентой дело обстоит хуже — очень уж мал формат. «Ну ничего, — произносит он снисходительно. — Вы бы посмотрели, с какими негативами ко мне приходят иной раз! Каждому может не повезти. Я и сам вчера потерял пятьсот песо на своих петухах…»
Прежде чем мы успеваем сообразить, в чем дело, он подходит к окошку и грубо дергает слипшиеся ленты. Мы испытываем такое же ужасное чувство, как если бы он у нас на глазах разорвал заживо одного из своих петухов. На лентах появляются длинные белые царапины. Хорошо, если сохранилась половина кадров… Причем испорчены, разумеется, самые удачные. Вернее, те, которые Рольф сам считает наиболее удавшимися. Неповрежденные кадры изображают что-то расплывчатое и непонятное.
Пока Рольф нервно пытается опознать снимки, я ищу свои пробы. Вот они — распяты на бамбуковой стене. Где верх, где низ, разобрать невозможно. Рассматриваю кадры в лупу и вижу какую-то странную мозаику. Говорю учителю, что ни мой «Кодак», ни я сам тут ни при чем; виноват тот, кто проявлял. «Разумеется. Но где раздобыть холодную воду для промывки, если температура воды в Путумайо никогда не опускается ниже тридцати градусов! Хорошо еще, если удается остудить ее до двадцати пяти!» — возмущается эль професор.
Рольф закончил свое исследование — трех лент недостает. Эль професор извиняется. К сожалению, вчера вечером, когда он споласкивал ленты в реке, было очень сильное течение, а лент было так много… К сожалению, он потерял несколько штук и не смог отыскать их в темноте. Но ведь и на оставшихся есть несколько удачных кадров! «А уж известно — фотографирование требует терпения и навыка…»
Мы возвратились на Рио-Каукаю и потратили еще неделю на поиски гигантской анаконды. Несколько индейцев племени хитото подтвердили сведения Вильямисара. Они сами на протяжении вот уже четырех лет то и дело сталкивались с чудовищем; последний раз — всего несколько недель назад. Однако мы проискали напрасно: десятиметровая анаконда не показывалась.
Наконец прибыло наше снаряжение, и одновременно Курту вручили телеграмму из Швеции: «Негативы в полном порядке. Выдержка правильная».
Мы облегченно вздохнули.
14
БОЛОТО ЛА-АПАЯ
В день рождества наш отряд расположился лагерем на маленьком островке посреди болота Лa-Апая. Вряд ли кому-нибудь из нас приходилось раньше встречать праздник в такой необычной обстановке.
Вообще-то мы направлялись к индейцам племени кофан, обитающим на берегу реки Сан-Мигель, на границе Экуадора и Колумбии, спешили попасть туда до того, как обмелеют реки; однако нам пришлось столько услышать о загадках болота Ла-Апая, что мы не устояли против соблазна посетить его.
Чуть южнее той точки, где линия экватора пересекает Рио-Путумайо, в реку впадает маленький приток, смешивая свою черную воду с ее грязно-желтыми водами. Следуя на север вдоль извилистого русла этого притока, вы как раз и попадете к Ла-Апая. У места слияния рек поселилась кучка полуцивилизованных индейцев хитото, но они редко отваживаются ходить к болоту: слишком боятся великой гюио — анаконды. Считается, что Лa-Апая — излюбленное пристанище огромной змеи. Несколько лет назад, рассказывали нам индейцы, один их товарищ отправился туда ловить рыбу; гюио напала на него и проглотила.
Впрочем, не только индейцы, но и белые поселенцы берегов Путумайо с трепетом говорили о Лa-Апая. Здесь хорошо помнили, что случилось с одним перуанским охотником несколько лет назад. Он исчез в районе Лa-Апая, и все попытки выяснить его судьбу ни к чему не привели. Правда, позднее удалось найти части человеческого скелета, и люди решили, что это и есть останки перуанца. Однако обстоятельства его гибели так и остались невыясненными. Поселенцы предполагали, что его укусила ядовитая змея. Но индейцы не сомневались, что тут замешана великая анаконда.
Ла-Апая производит очень своеобразное, почти жуткое впечатление. «Этот ландшафт словно нарочно создан для кино», — заметил кто-то из участников экспедиции, а Курту вспомнился разбитый бомбами Гамбург. Несколько лет назад здесь бушевал лесной пожар — небывалое явление в этой части Амазонас. Нужна на редкость сильная засуха, чтобы могли загореться такие влажные леса. Огонь уничтожил на большой площади густые, кишащие зверьем заболоченные джунгли. На долгое время здесь прекратилась всякая жизнь. Но постепенно обугленные стволы покрылись растениями-паразитами, появились молодые ростки пальм и других деревьев, зазеленела сочная трава. А затем огромная прогалина стала привлекать и животных.