Вильямисар сидел на носу лодки. Бесшумно, с большим искусством вел он наше хрупкое суденышко по узким протокам между поваленными стволами. Время от времени он передразнивал крик каймана: «Аóооооом! Аоооооом! Аоооооом!» — и гулко ударял себя в грудь. С болота то и дело доносился ответ.
Красные огоньки мелькали со всех сторон, однако Вильямисар был разборчив. Его интересовали кайманы длиной не менее двух метров; за них он мог получить по восьми песо за метр. «Крокодилью кожу короче двух метров здесь никто и брать не станет», — объяснил он нам.
В ту ночь Вильямисар заработал неплохо: добрую сотню песо. Его добычу составили пять кайманов, из которых самый большой достигал в длину трех с половиной метров, самый маленький — двух. Наш друг был доволен, но еще довольнее были бесчисленные стервятники, обитающие на Лa-Апая. На ободранных крокодильих тушах они устроили настоящее пиршество.
Мне приходилось участвовать в охоте на крокодилов в разных частях света: с неграми на тихоокеанском побережье Южной Америки, с даяками на Борнео, малайцами на Малых Зондских островах, но ни один из виденных мною охотников не мог сравниться с Вильямисаром. Он орудовал гарпуном с невероятной быстротой и точностью; удивительно спокойно, с довольной улыбкой втаскивал в лодку отчаянно сопротивлявшихся животных, не обращая внимания на угрожающее щелканье челюстей и судорожные удары сильного хвоста.
Торгни сразу загорелся. «Это обязательно надо снять!» — твердил он Курту. И съемки состоялись — в самых сложных условиях, какие только можно себе представить, но зато с блестящим результатом. Кадры, показывающие Вильямисара во время охоты, относятся к числу самых лучших в нашем фильме.
Подходящее для съемок освещение устанавливалось лишь на короткое время, пока смеркалось, и мы использовали эти минуты с предельным напряжением сил. Несколько эпизодов пришлось, разумеется, инсценировать, причем артистами были живые кайманы. Вильямисар ухитрился поймать их и доставить совершенно невредимыми, рискуя при этом собственной жизнью. Не менее опасная обязанность выпала на долю режиссера Торгни. Впрочем, понемногу он стал обращаться с кайманами с такой небрежной смелостью, что мы только дивились, как он не остался без рук и без ног. Вильямисар, много лет изучавший натуру этих хищников, облегченно вздохнул, когда была заснята последняя сцена, и заявил, что теперь понял всю справедливость изречения «бог дураков милует». Как руководитель экспедиции, я, естественно, счел своим долгом предупредить Торгни, что он имеет дело не с игрушечными крокодилами. Однако, когда Торгни приступал к режиссуре, он становился глух и нем ко всем предупреждениям и советам, касающимся его личной безопасности.
Мы засняли много интересного на Ла-Апая и основательно пополнили наши коллекции, но великую гюио, как ни старались, обнаружить не смогли. А так как мы спешили к кофанам, то пришлось нам покидать болото. В канун Нового года мы свернули лагерь и двинулись дальше вверх по Рио-Путумайо. Вильямисар поплыл обратно в Пуэрто-Легизамо, везя полную лодку каймановых шкур.
Новый год наш отряд встречал на островке посреди Путумайо, а 1 января мы достигли реки Сан-Мигель, в верховьях которой обитают кофаны.
15
К ВЕРХОВЬЯМ РЕКИ САН-МИГЕЛЬ
Много необычных людей повидали мы во время экспедиции, много услышали удивительных историй.
Взять, например, испанца, с которым мы встретились у устья реки Сан-Мигель, — небольшого роста, жилистый, пожелтевший от малярии, с седой щетиной на преждевременно постаревшем лице.
Пятнадцать лет назад он бежал из Испании от политических преследований, приехал в эти забытые богом края и поселился один в нехитрой бамбуковой хижине. Некоторое время жил вместе с красивой индианкой, потом она ушла от него — не ужились. Испанец кормился тем, что давало ему небольшое поле, на котором росли сахарный тростник, бананы и маниок. Кроме того, он гнал агуардиенте — ром. Кузнец по профессии, он охотно орудовал кувалдой, и его жилище служило одновременно спиртным заводом, кузней и курятником. Я спросил нерешительно, неужели ему действительно удалось свыкнуться с этой новой одинокой жизнью. Испанец заверил, что все эти годы чувствовал себя необычайно счастливым.
— Я тут словно король в своем собственном королевстве, — сказал он. — Никто не вмешивается в мои дела, поступаю и думаю, как хочу…
Здесь он, однако, нахмурился и добавил озабоченно:
— Да только теперь и тут покою приходит конец… Послушайте, что случилось месяца два назад. Явились сюда американцы; один назвался ботаником, другой — журналистом. Но я-то сразу их раскусил! Ботаник был вовсе не ботаником, а полицейским чиновником из Лос-Анжелоса, приехал с секретным поручением. В его багаже обнаружили жетон с надписью SHERIFF, а про Лос-Анжелос он сам проговорился, так что уж тут сомнений быть не могло. А второй был такой же журналист, как и я. На самом деле это был знаменитый атомник, а цель путешествия этих господ в Амазонас заключалась в том, чтобы подыскать надежное укрытие для американских политиков и ученых на случай атомной войны, когда все города сровняют с землей. Понятно, что лучшего места, чем бескрайные дебри Амазонас, и не придумаешь. На озерах в джунглях свободно могут сесть самолеты-амфибии. Так что в один прекрасный день здесь соберется знатное общество, помяните мое слово!
Тщетно пытался я успокоить испанца, говоря, что у него чересчур богатое воображение. Он только сочувственно посмотрел на меня и сказал, что я либо наивен, либо не хочу смотреть правде в глаза. Я попытался представить себе, какие слухи породит наш приезд в здешние края: уж не свяжут ли и его с международными событиями?
После трехдневного плавания по Сан-Мигель мы увидели еще одного белого — страшно исхудалого чернобородого экуадорианца, который уже несколько месяцев занимался здесь рыбной ловлей. Экуадорианец встретил нас радостными возгласами: он уже давно сидел без табака, без кофе и сахара и с трогательной благодарностью принял от нас немного продуктов. Экуадорианец прибыл сюда с двумя товарищами, но месяц назад его друзья отправились на большой лодке вниз по реке Сан-Мигель, к Путумайо, повезли на продажу тонну соленой и сушеной рыбы.
— Им уже давно бы пора вернуться с деньгами и провиантом, — произнес экуадорианец мрачно. — Они вам не попадались? Нет… Значит, отправились в Пасто и там все пропили. Поменьше надо полагаться на так называемых друзей, тогда не будешь попадать впросак!
Но не только это заботило экуадорианца: он побаивался индейцев тетé. Уверял, что кто-то видел их неподалеку, и опасался, что встреча с дикарями кончится плохо.
Небольшое племя тете обитает где-то между Рио-Агуарико и Рио-Сан-Мигель, а где именно — никто не знает. Слышанные мною описания совпадают с тем, что известно об индейцах племени аука, которых я разыскивал в Восточном Экуадоре в 1949 году. По-видимому, тете — маленькая группа племени аука, решившая переселиться дальше на север. Они ведут крайне примитивную жизнь, ходят совсем голые, но отличаются большой воинственностью и не хотят иметь дела ни с белыми, ни с обитающими по соседству индейцами других племен. Раза два делались попытки наладить с ними дружеские отношения, но безуспешно. Несколько лет назад к дикарям проник католический миссионер с двумя спутниками. Одного из спутников индейцы убили, а сам миссионер вместе со вторым спутником едва спасся.
Думаю, однако, что к тете относится то же, что можно сказать о многих других племенах Амазонас: они никого не задевают сами, лишь бы их оставили в покое. Белых гостей встречают нелюбезно, хорошо зная, что за появлением белых всегда следуют большие неприятности. Как раз в этих краях белые прославились зверскими расправами с индейцами, особенно в конце прошлого и начале нынешнего века, когда здесь добывали каучук. Десятки тысяч индейцев были убиты, часто после страшных пыток; по берегам Путумайо шла безжалостная охота за рабами. Все это крепко запомнилось индейцам, и неудивительно, что многие племена, которые раньше общались с белыми, теперь ушли в глубь лесов, чтобы жить там в мире и покое.