Однажды мы торжественно пригласили соседей на концерт, и вечером кофаны пришли к нам в лагерь послушать музыку. Наш звукозаписывающий аппарат был оснащен усилителем и динамиком, а в багаже имелось много записей, начиная от Моцарта и Бетховена, кончая шведскими рождественскими плясовыми мелодиями и матросскими вальсами. Концерт прошел с огромным успехом. Больше всего захватила кофанов классическая музыка; они слушали ее затаив дыхание. И позднее, когда они просили нас сыграть что-нибудь, то всегда заказывали Бетховена и Моцарта. Чтобы оценить подлинно прекрасное искусство, вовсе не обязательно обладать высокой культурой.
— Ну что ж, — сказал я как-то вождю, — теперь вы послушали нашу музыку и наши песни. А когда вы споете для нас?
Индейцы посовещались, причем совещание время от времени перебивалось громким смехом, наконец вождь объявил:
— Мы, мужчины, поем, только когда выпьем яхé (наркотический напиток), но наши женщины споют для вас.
И женщины спели, притом с величайшей готовностью. Это было все равно, что слушать стайку щебечущих птиц. Песни кофанов подчинены определенному канону: женщины вступали одна за другой и так же поочередно смолкали: заканчивала песню та, которая вступила последней.
Много песен услышали мы в тот вечер, и магнитофону пришлось основательно поработать. А потом Олле дал индейцам прослушать запись. Восхищению кофанов не было предела, их взоры, устремленные на Олле и его чудесные аппараты, выражали почтение и восторг.
Я спросил нашего переводчика, о чем говорится в песнях кофанов. «Обо всем на свете», — ответил он. Так, женщины прямо на ходу сочинили песню о белых мужчинах, которые приехали в гости и очень понравились индианкам, потому что не пили сами и не спаивали их мужей!
Обычно бывает как раз наоборот. Комерсиантес, торговцы, которые иногда пробираются сюда, чтобы выменять себе лодки, шкуры и другие товары, охотно подпаивают индейцев: пьяных легче надуть…
По прошествии двух недель вождь пригласил нас на праздник. Это был замечательный вечер, настоящий маскарад. По случаю торжества все принарядились и выкрасились. Даже мы с Олле ходили размалеванные красной краской — сам вождь поработал над нашими физиономиями!
Подходя к дому вождя, мы впервые услышали кофанскую музыку. Вождь бил в барабан, обтянутый обезьяньей кожей, два других индейца играли на дудочках. Мы присели на скамеечки и бальзовые бревна, и нам тут же поднесли чаши с чичей. Чича — национальный напиток. Его изготовляют из плодов или корней и дают основательно перебродить, так что он получается довольно крепким. Предложенная нам чича была приготовлена из маниока и бананов, вкусом она напоминала приятное кисловатое фруктовое вино. (Впрочем, о вкусах не спорят: Курт называл чичу «кислым пивом, от которого пучит живот».)
Несмотря на чичу, праздник поначалу как-то не ладился и больше всего напоминал поминки. Тогда Олле решил для поднятия настроения сыграть на магнитофоне несколько вальсов и рождественских песен, а Торгни и Курт исполнили для индейцев «дикие пляски» нашей страны. Кофаны страшно веселились, да и мы тоже: два шведа, отплясывавших в огромных башмаках, представляли собой, конечно, скорее смешное, чем красивое зрелище. Но главное было достигнуто: настроение поднялось, и ближе к полуночи, когда было выпито уже немало чичи, наши друзья преодолели наконец застенчивость, и настал черед индейцев показать свои пляски.
Мы увидели три различные пляски с участием и мужчин и женщин. Танцоры шли навстречу друг другу, потом расходились, кружились и менялись местами в рядах.
В свете костра пляшущие и поющие индейцы представляли такое живописное зрелище, что мы стали просить вождя, чтобы он разрешил нам сходить за съемочной камерой. Сначала он не соглашался — еще никак не мог заставить себя привыкнуть к нашим удивительным аппаратам, — но, когда мы обещали зажечь невиданные факелы, уступил. Мы имели в виду магниевые лампы, которые захватили специально для ночных съемок.
Первые магниевые вспышки произвели на кофанов потрясающее впечатление. «Они горят ярче солнца!» — воскликнул ослепленный вождь не без испуга. Но постепенно индейцы оправились от своего смятения, пляска возобновилась, и мы засняли немало уникальных кадров.
В эту ночь кофаны преодолели последние остатки недоверия к нам, и мы почувствовали, что они окончательно признали нас своими друзьями.
Когда я говорю, что «мы засняли немало уникальных кадров», то это звучит очень просто. Однако записи Курта показывают, что ему пришлось не так-то легко:
«Нам предстоит запечатлеть на киноленте с помощью наших драгоценных магниевых вспышек индейский праздник.
Между тем за последнее время аппарат стал все чаще царапать ленту. Из-за сырости и жары целлулоид набухает, а светочувствительный слой размягчается и легко отслаивается. Достаточно нескольких пылинок, чтобы на негативе появились длинные царапины. Поэтому я взял за правило открывать камеру и протирать фильмовый канал после каждого второго или третьего эпизода. Вот гаснут первые вспышки, оставив белое зловонное облако, и Торгни направляет на аппарат луч своего фонарика. Но едва я открываю механизм, как в кадровое окно устремляются большие и маленькие ночные бабочки. Я не могу даже ругаться — настолько я поражен отчаянием… Надо разбирать весь механизм. Индейцы самым наглядным образом познают, что значит ждать: им приходится замереть на месте, пока я не заканчиваю чистку. До сих пор кофаны жили в счастливом неведении, что существует нечто, именуемое временем. Нам удалось просветить их…
…Ночью проявляю несколько проб, но результат ненадежен. Проявитель перенес все то же, что и мы, да еще проделал перед этим длительное путешествие и теперь находится при последнем издыхании. Остается только надеяться, что пленка обладает большей сопротивляемостью…»
17
ЖИЗНЬ ИНДЕЙЦЕВ
Мы прожили среди кофанов больше месяца, так как погода стояла неблагоприятная и съемки продлились дольше, чем мы рассчитывали. После праздника, устроенного вождем, индейцев словно подменили. Сдержанность и недоверие к нам совершенно исчезли, кофаны стали приветливыми и общительными и охотно помогали нам в нашей работе. Мы чувствовали себя так, точно выдержали трудный экзамен.
Теперь можно было снимать сколько угодно, и, как только выглядывало солнце, Курт вооружался съемочной камерой. Ему удалось запечатлеть много интересных сцен; всего он заснял пять тысяч метров пленки. Мы стремились возможно полнее и правдивее отобразить жизнь индейцев, а для этого надо было хорошо изучить их быт. Поначалу нам никак не удавалось найти подход к кофанам и узнать что-либо. Зато теперь мы получили ответ на все наши вопросы и снимали все, что хотели. С помощью нашего переводчика — это был кофан, который жил одно время у монахов-капуцинов на реке Путумайо и прилично объяснялся по-испански — я исписал не один блокнот сведениями о жизни и быте племени. Впрочем, духовная культура кофанов не очень богата. Важнейшие события в их жизни — рождение, женитьба, смерть — не связаны со сложными ритуалами и церемониями. Все происходит просто и разумно.