— А долго она будет висеть? — спросил я.
— Еще дня три-четыре, не меньше.
Прекрасен, конечно, Памир — «крыша мира», но меня беспокоило больше всего, был ли снег на Анзобском перевале…
Дододжон Пулатович любезно попрощался и взял с меня обещание обязательно ему позвонить и прийти на ужин.
На пути из гостиницы к Дододжону Пулатовичу я зашел на почту и дал срочную телеграмму Максимову с просьбой мне позвонить. В наступившей темноте вокруг фонарей метались довольно крупные тени, я поначалу подумал, что это бабочки бражники, и очень обрадовался. Но потом услышал тонкий писк и понял: летучие мыши.
На другое утро до одиннадцати часов я сидел в гостиничном номере, ждал звонка. И напрасно. Теперь-то я понимаю, что Максимов и не мог позвонить так рано: во-первых, телеграмма могла еще не дойти, во-вторых, у него были ведь и свои дела, но как же привыкли мы воспринимать мир исключительно «со своей колокольни», будучи уверены в том, что именно то, что важно для нас, обязательно важно и для других! Сколько раз я уличал самого себя в этом грехе, в этой печальной ошибке, но каждый раз забывал. И вот опять…
Однако что же мне делать? Лёт Аполлонов кончается, если не кончился уже, и дорог каждый день. Самому добираться до Анзобского перевала? Ведь очень может быть, что Максимов уже уехал в Новосибирск. И даже скорее всего.
В каждом новом городе для меня обязательно посещение рынка, ибо он много может сказать о здешней жизни. На вывеске у входа было написано именно «Рынок», хотя на самом деле это был конечно же настоящий южный базар с разнообразными овощами и фруктами, чурчхелой, пряностями, вялеными дынями и уж конечно со множеством дынь свежих — ароматных лимонных, нежно-палевых, канареечно-желтых, зеленоватых и покрытых сероватым сетчатым налетом. Их, как я убедился, обожают здесь все — и дети, и взрослые, и старики. Но мне сейчас было не до лакомств. Не за дынями же я летел в такую даль!
Походив по базару, я направился в правление Союза писателей Таджикистана. Нужно было проехать несколько остановок на троллейбусе по одной из центральных улиц. Улица была очень широкая, и дома на ней располагались на довольно большом расстоянии друг от друга, что свойственно многим южным большим городам. Правление размещалось в новом здании из стекла и бетона.
Ответственный секретарь Михаил Иосифович Левин внимательно выслушал мою просьбу, стараясь, вероятно, не показать своего удивления сомнительной целью моей творческой командировки, и любезно дал телефоны Института зоологии и паразитологии Академии наук.
Я вернулся в гостиницу и начал звонить. Самый известный из местных энтомологов, автор довольно объемистой книги «Высшие чешуекрылые Вахшской долины» и других книг о бабочках, Ю. Л. Щеткин оказался в отпуске до 3 сентября. Директор института тоже. Его заместитель, которому я по телефону попытался объяснить цель приезда, сказал, что Аполлоны водятся в Таджикистане только в районе Хорога, да и то встречаются очень редко… Настроение мое, конечно, тотчас упало. Но заместитель директора дал мне телефон Института физиологии и биофизики растений, чей стационар расположен в районе Анзобского перевала.
Вот он, век телефонной связи! Не прошло и часа, а я уже связался и с этим институтом, по цепочке вышел сначала на ученого секретаря Аллу Геннадиевну Колтунову, получил ее принципиальное согласие и телефон сотрудника, ответственного за стационар, — Клавдии Петровны Рахманиной. Оказалось, что машина, которая должна была как раз сегодня идти на стационар из Душанбе, пока не ушла, а пойдет завтра в 11 утра. Клавдия Петровна заверила, что машина заедет за мной и возьмет меня на стационар на несколько дней.
Стало легче, а то я уж совсем было загрустил. Ведь сегодня 23 августа. Пока собирался, пока доделывал всякие дела, казавшиеся столь важными, время, конечно, не стояло на месте. Земной шар двигался по орбите, и вот его положение относительно Солнца стало критическим для Аполлонов, которые летают на Анзобском перевале. Да летают ли? Ведь сказал же заместитель директора: лишь в районе Хорога. Неужели ошибся Максимов?
К тому же он не звонил. Я с тоской сидел у телефона, поглядывая в окно на пейзаж залитого солнцем города Душанбе, и вспоминал, что, перед тем как идти на рынок, а потом и возвращаясь с него, внимательно осматривал цветы на клумбах вокруг гостиницы. Увы, на них не было ничего интересного: капустные и резедовые белянки, репницы и одна потрепанная репейница — бабочка, которую я встречал буквально везде: и в средней полосе, и в горах Европы и Азии, и в степях. Шел, как выяснилось, уже четвертый день после прилета «афганца», и все равно воздух был мутный: горы, окружающие столицу Таджикистана, почти не видны. В первые же дни, говорят, было, «как в Лондоне»: фонари ночью едва просвечивали, чуть виднелись днем соседние дома. Жара была далеко за тридцать, но переносилась легче, чем в Москве.
В середине дня пришел Дододжон Пулатович, принес карту республики. Вчерашний мой визит к ним сделал нас, кажется, уж и совсем близкими знакомыми. Я вспоминал его жену Хасият Касимовну, очень приветливую, милую женщину, которая, несмотря на свой вовсе еще не преклонный возраст, уже доктор наук, профессор, заведующая кафедрой марксизма-ленинизма. Понравилась, конечно, и дочь Гюльсара — красивая длинноволосая таджичка, студентка одного из московских институтов, приехавшая на каникулы. Гюльсара советовала обязательно побывать на Памире, хотя идею эту вовсе не поддерживал в Союзе писателей Михаил Иосифович Левин. Он утверждал, что это очень сложно, тяжело физически и с людьми непривычными даже бывает истерика или эйфория. Одну женщину, например, при переезде через перевал пришлось долго приводить в чувство — так действует на людей высота. Можно, конечно, полететь в Хорог на самолете, но он по нескольку дней не принимает, потому что в горах уже часты дожди и даже снег — можно засесть надолго.
И вообще горы лучше фотографировать весной, когда воздух чистый и погода хорошая. Это подтвердил и Пулатов.
Никто из них, увы, не придавал значения тому главному, что занимало меня — бабочке Аполлону. Выслушав, они вежливо кивали, но потом тотчас переходили к тому, что интересно было бы им. Только разве что Гюльсара вспомнила вчера, что тоже замечала иногда летом красивых бабочек, но тотчас стала советовать мне обязательно, обязательно побывать на Памире, чтобы сфотографировать горы…
Потому-то я с особым чувством ждал звонка Максимова. Один увлеченный всегда поймет другого увлеченного… Однако звонка не было. Пулатов, вздыхая, сочувствовал мне… И когда мы выходили с ним из номера, чтобы прогуляться, раздался междугородный звонок.
Да, это звонил Максимов. Я очень обрадовался, но, как выяснилось через минуту, преждевременно. Он улетает в Новосибирск в воскресенье (а был четверг) и хотел бы видеть меня у себя в Калининабаде. Что касается Аполлонов, то они наверняка уже отлетали, потому что было похолодание в горах и там, вероятно, снег. Я опять опоздал.
— А у вас под Калининабадом есть что фотографировать? — спросил я, с трудом скрывая грусть.
— Кое-что есть, — сказал он, однако без особого энтузиазма.
Тогда я похвастался стационаром и завтрашней машиной, цепляясь за эту надежду. Но Максимов принялся настойчиво отговаривать меня. Все же я оказался настойчивее, и он в конце концов согласился завтра утром приехать, чтобы съездить вместе со мной, а в случае неудачи (в которой он был абсолютно уверен) в тот же день вечером вдвоем ехать к нему в Калининабад. На том и договорились. Я немного повеселел. Все-таки оставался шанс.
Вечером я ходил по красивому, зеленому городу Душанбе, наслаждаясь вечерней прохладой, но сердце мое было уже там, на Анзобском перевале, среди чистых, высоких гор, освещенных сейчас луной. Неужели я опять опоздал?
На другое утро, возвращаясь с завтрака, увидел я в вестибюле гостиницы совсем еще молодого, рыжеватого парня с усами. Он и оказался Игорем Владимировичем Максимовым. Я подивился его молодости, а он, как признался потом, моей. Понравился он мне с первого взгляда и показался чем-то похожим на Георгия Петровича Гриценко из Ташкента, сотрудника Музея природы, с которым мы уже не раз бывали в экспедициях. К тому же выяснилось, что Игорь Максимов родился и жил в Ташкенте почти всю жизнь (два года, как переехал в Таджикистан), хорошо знает Гриценко…