Учитывая судьбу, уготованную содержимому корзины, Тишендорфу не составило труда получить разрешение на то, чтобы взять себе сорок три листа. К сожалению, он еще не научился держаться с беспристрастностью опытного скупщика. Его восторг по поводу неожиданной находки, часть которой стала теперь его собственностью, недвусмысленно отражался на его лице. Какая великолепная награда за нудное высиживание месяц за месяцем над вычитыванием выцветших палимпсестов; за внесение в списки практически каждого клочка древних библейских рукописей в европейских библиотеках и утомительные поездки через весь континент в поисках этих клочков; за жизнь в дешевых гостиничных номерах вместо женитьбы и спокойной жизни в собственном доме; за выпрашивание средств и обхаживание хитрых чиновников, строгих архивариусов, уклончивых священнослужителей и продажных комиссионеров! Мог ли двадцатидевятилетний ученый, только что совершивший то, что некоторые потом называли "открытием века", скрыть свои эмоции?
Монахи осознали ценность обрывков, которые они намеревались сжечь и часть которых они в своей щедрости от невежества только что отдали иноземцу. Теперь никакие доводы Тишендорфа не могли убедить настоятеля отдать ему оставшиеся восемьдесят шесть листов, хотя, как заметил Тишендорф, почтенный старец не вполне понимал, что он, собственно, оберегает. Однако Тишендорфу разрешили просмотреть оставшиеся листы, и он составил перечень их содержания, а также скопировал одну страницу с тремя колонками Исайи и первой колонкой Иеремии. Он умолял Кирилла получше заботиться о листах, отобранных у него, и быть начеку, если вдруг обнаружится любой подобный материал. Тишендорф также намекнул, что он, возможно, еще вернется в монастырь. В его мозгу уже теснились всевозможные проекты. Каким образом ему овладеть листами, которые в последнюю минуту ускользнули из его рук? Может ли он рассчитывать на поддержку извне? Не обратиться ли к русскому царю, который, как патрон Греческой православной церкви и покровитель христианских учреждений на Ближнем Востоке, пользовался большим почетом у синайских монахов? Под давлением обстоятельств палеограф уже готов был превратиться в изворотливого политика. Одно он решил твердо: никто не должен знать о происхождении страниц "Септуагинты", которые он привезет с собой в Европу. Все, что он скажет, — это что они были найдены "в египетской пустыне или неподалеку оттуда". Это не было ложью, хотя позже его и обвинили во лжи. На самом деле это было правдой… только в соответствии с освященной годами заповедью дипломатии Талейрана: хотя он и говорил правду, и ничего, кроме правды, это была не вся правда.
Синайский кодекс
Тишендорф вернулся в Лейпциг в январе 1846 г. Он приехал в Европу не прямо из Синая, а сперва снарядил в Египте еще один караван и после ряда опаснейших приключений, которые вовлекли его даже в племенную междоусобицу, добрался в конце концов до Святой земли. Мы не последуем за ним в его паломничестве к монастырям Палестины и Сирии и в пространном описании его скитаний, доведших его до самого Константинополя. В некоторых местах повторялась та же история с подозрительностью и скрытностью монахов, и точно в таком же жалком состоянии были монастырские библиотеки, в которые ему удавалось попасть только после многих мытарств и нервотрепки. Тем не менее его настойчивость и инстинкт палеографа позволили ему приобрести несколько ценных рукописей, из которых, впрочем, ничто не шло в сравнение с сорока тремя страницами из Синая. Он прибыл в Лейпциг, тяжело нагруженный греческими, сирийскими, коптскими, арабскими и грузинскими документами, которые передал все без исключения в библиотеку Лейпцигского университета в знак признательности правительству за помощь в его исследованиях. Материал был каталогизирован как "Manuscripta Tischendorfiana". Среди них было три греческих палимпсеста. Уникальные синайские фрагменты были помещены отдельно под тем названием, которое их открыватель дал им в честь саксонского курфюрста, — "Кодекс Фридриха Августа". Тишендорф немедленно приступил к подготовке литографического факсимильного издания кодекса, к которому прилагался комментарий.
По возвращении после более чем четырехлетнего отсутствия тридцатилетний ученый, чья репутация палеографа и текстолога-библеиста теперь окончательно упрочилась, был приглашен на должность адъюнкт-профессора Лейпцигского университета. Теперь Тишендорф мог жениться, обзавестись семьей. Он приступил к регулярному чтению лекций в университете и к изданию открытых им текстов. Новое издание греческого Нового Завета вобрало в себя многое из этих свежих материалов и знаменовало собой новую веху в критике Библии. Поглощенный своей работой и семейными делами, Тишендорф, казалось, покончил со своими странствиями. Но в периоды больших университетских каникул он неизменно оказывался в непосредственной близости от старинных библиотек, в частности в Цюрихе и Санкт-Галлене, в Швейцарии, в местах, равно привлекавших и палеографическими ценностями, и красотами природы. Но где бы он ни был, ему не давала покоя мысль о листах, оставленных им в Синае. Тишендорф никому не говорил о них, так как не хотел, чтобы кто-нибудь другой завладел ими. Он во что бы то ни стало должен найти способ приобрести их! Только как заставить монахов Святой Екатерины изменить свое отношение?
Тишендорф вспомнил о Прунер-бее (Ф. Прунер), враче египетского вице-короля, с которым он подружился в Каире. Прунер-бей занимал высокое положение, имел обширные связи, можно было быть уверенным, что он будет действовать осмотрительно. Тишендорф попросил его связаться с синайскими монахами и предложить им приличную сумму за пергамены "Септуагинты". Но Прунер смог только сообщить о постигшей его неудаче. "Со времени вашего отъезда из монастыря, — писал он, — монахи вполне оценили сокровище, которым владеют. Чем больше им предлагаешь, тем крепче они держатся за рукопись". Было ясно, что Тишендорфу надо ехать самому. Даже если ему не удастся выкупить оставшиеся фрагменты, он мог бы скопировать их, а затем издать, чтобы сделать достоянием западной науки. Тишендорф посвятил в свою тайну саксонского министра просвещения, и тот предоставил ему субсидию для организации поездки.
Тишендорф покинул Европу в середине января 1853 г. и прибыл в монастырь Святой Екатерины в начале февраля. Его приняли по-дружески. Кирилл, все еще заведовавший библиотекой, казалось, был рад встрече. Но все расспросы о греческих пергаменах были безрезультатны. Кирилл категорически заявлял, что понятия не имеет о том, что случилось с фрагментами, которые Тишендорф извлек из мусорной корзины и столь настойчиво вверял его попечению. Тишендорф твердо верил в искренность библиотекаря и поэтому пришел к выводу, что рукописью как-то распорядились без ведома Кирилла. Он подозревал, что она скорее всего уплыла в Англию или в Россию. Однако кое-что случайно прояснилось, когда он просматривал в библиотеке один сборник житий святых. Он обнаружил обрывок листа "не более чем в пол-ладони", использовавшийся в качестве закладки. Листок содержал несколько стихов (одиннадцать строк) из 23-й главы Книги Бытия. Поскольку это была начальная часть Библии — Первая книга Моисеева, тем самым подтверждалось, что этот экземпляр греческого Ветхого Завета первоначально был полным.
Но, как вынужден был с грустью заметить Тишендорф, "большая часть уже давно была уничтожена".
Постигшая его неудача не помешала Тишендорфу сделать во время краткого пребывания на Ближнем Востоке несколько ценных находок. В этот раз он привез домой шестнадцать палимпсестов — старых сирийских и арабских пергаменов, а также значительную коллекцию караимских текстов, принадлежавших иудейской секте времен раннего Средневековья. Кроме того, он приобрел много греческих, коптских, иератических и демотических папирусов. К маю он уже снова был в Лейпциге.
Он был готов в любой момент услышать о появлении большей части спасенной им "Септуагинты" в какой-нибудь европейской библиотеке или частной коллекции. Но годы шли, а ничего подобного не происходило. Тишендорф надеялся, что сможет вынудить предполагаемого владельца восьмидесяти шести листов нарушить молчание, когда в 1854 г. он опубликовал отрывки из Исайи и Иеремии, скопированные им в монастыре со страниц, которые монахи отказались ему отдать. Отрывки появились в его собственной серии — "Monumenta sacra in-edita" ("Неизданные священные памятники"), — которую он основал специально для опубликования открытых им рукописей и любых других иным способом недоступных текстов. В примечании к отрывку из Ветхого Завета он ясно дал понять, что рукопись, послужившая источником, найдена им, а не кем-то другим. Шло время. Очевидно, его предположение было безосновательным: никто не спешил похвастаться обладанием восемьюдесятью шестью страницами. Как узнал Тишендорф несколькими годами позже, русскому церковному деятелю Порфирию Успенскому, посетившему гору Синай, монахи показывали заветную рукопись, но он в тот момент не сумел оценить ее по достоинству и даже не удосужился выяснить, какие тексты в ней содержатся.