И тут наши душераздирающие крики или вспугнули таинственного незнакомца (или незнакомку), или вернули Андрею, утраченное было мужество, и он отважился вновь погрузиться в пучину вод и даже сделал несколько снимков. Схватив камеру и сталкиваясь лбами, мы бросились к ноутбуку, и кое-как вставив флэшку, начали судорожно просматривать фотографии.
На абсолютном большинстве из них была лишь непроглядная муть, в которой смутно проступали контуры каких-то подводных растений. И лишь две из них вселяли какую-то надежду. На одной крупным планом был запечатлен огромный рыбий хвост, правда, без каких-нибудь намеков на его обладательницу, а на другой вдали, в освещенной лучом фонаря толще воды угадывался смутный силуэт. В целом, при развитой фантазии в нем можно было предположить русалку. Но, честно говоря, с таким же успехом его можно было трактовать как несколько необычной формы рыбу.
- Да, – вздохнул Павел, – не густо. Мы до конца своих дней можем доказывать, что это русалка, все равно никто не поверит.
- А у тебя, что? – с надеждой посмотрел он на Сергея. Но тот лишь развел руками. Слабенький накамерный свет, конечно, не позволял разглядеть, чья голова мелькала в ночной воде метрах в десяти от лодки. Честно говоря, на записи не было видно даже и саму голову. Лишь ночная мгла, рябь на воде, дерганья камеры, суетливо шарящий по поверхности луч фонаря, и записанные на микрофон наши далекие заполошные крики.
- Ну, будем надеяться, что в следующий раз повезет больше, – тяжело вздохнул начальник нашей экспедиции и велел на сегодня сворачиваться. Но потрясения этого вечера еще не закончились, и степную ночь вновь разорвал исполненный ужаса вопль все того же Андрея. Впрочем, на этот раз обошлось без таинственных русалок.
Светлана, как она потом утверждала, совершенно без задней мысли подошла сзади к ничего не подозревающему Андрею и, не предупредив его, попыталась взять соскоб с плеча, до которого вроде бы дотрагивалась русалка. Видения еще не оправившейся от потрясения психики нетрудно было себе представить. Вокруг же всего этого бедлама вился Семен со своим коронным вопросом, поглядел таки Андрей в глаза русалки или нет.
Когда же его, наконец, приперли к стенке и поинтересовались: «И что же теперь, если даже и поглядел?!». Дед Семен, став неожиданно очень серьезным, ответил, что бывали здесь такие, кто посмотрел, да подевались потом неизвестно куда. А парочку из них нашли в степи с блаженной улыбкой на губах, но уже как-то и не живых и, что характерно, раздетых донага. Некоторых после этого пытались в сарае привязывать, но как-то вырывались они, звал их, говорят, голос какой-то нежный такой, тихий, ласковый, что удержаться мочи никакой не было.
Семену мы, конечно, не поверили, тем более, что из его же рассказов знали, что его покойная жена когда-то работала здесь библиотекарем, в те далекие времена, когда в Дальнем еще была библиотека. А все эти его страшные истории как-то до боли напоминали «Сказки народов мира», где он их, видимо, и почерпнул.
Но следующие несколько суток ночных бдений не дали никаких результатов. Не было никого, даже рыбы. Семен ведь после всей этой истории регулярно заходить к нам прекратил (возможно, обидевшись на недоверие). Андрей же, которого со следующего утра как подменили, все эти дни из воды буквально не выходит, ни днем, ни ночью. Говорит перед самим собой стыдно, что так испугался, но теперь русалка уж точно от него не уйдет. Но все без толку.
Но сам Андрей как-то неуловимо изменился, по крайней мере, в наших отношениях. С одной стороны, никто вроде никому ничего не должен, но с другой – обидно, ведь! Хожу, естественно, унылая. Сергей заметил и, как может, утешает: «Да, дай ты мужику оклематься! Ни хрена себе – русалку встретил! Я бы к бабе год после этого не подошел, страшился бы!».
Пропавшего Петровича мы с Сергеем встретили дня через три у продуктового магазина поселка, куда приехали пополнить наши запасы. Узнав, что удача нас покинула, он только усмехнулся:
- Здесь русалку уже ждать бессмысленно. Она сюда в этом году больше не вернется. А если и вернется, то к вам уж точно не приблизится. Она-то вас явно запомнила, они ведь вообще памятливые, а тут вы еще и супротив природы поперли. Это ведь она охотник, а мы, мужики, дичь, а не наоборот.
- И где же нам теперь искать их? – озадаченно спросила я, и Семен, зачем-то оглянувшись по сторонам, ответил неожиданным шепотом: На Гудило вам надо идти, если уж совсем неймется. Оттуда они сюда приходят, там где-то проход в их царство.
На Маныч-Гудило? В смысле, на озеро? – на всякий случай переспросила я, чем неожиданно разозлила Петровича.
- Сказано тебе на Гудило!- рявкнул он, позабыв прибавить «дура», но, правда, не позабыв оглянуться.
- А чего оглядываемся, – поинтересовался Сергей, – нечистая совесть?
- С нечистой совестью здесь-то многие живут, – философски вздохнул Семен Петрович, – а вот с длинным языком как-то не очень. Вот и оглядываюсь, не слышно ли меня с реки – загадочно закончил он.
- Смотри, как величественно растут мифы! Уже целое царство приплели, – веселился Сергей, когда мы возвращались в лагерь. – Предлагаю, в таком случае, не мелочиться, а сразу ловить царя и требовать выкуп!
Этим же вечером мы горячо обсуждали предложенную Семен Петровичем идею перебираться на Маныч-Гудило. Павел, ее полностью поддерживающий, увлеченно тыкал пальцем в экран ноутбука, показывая статью какого-то крупного русалковеда, утверждавшего, что если они где и живут, так, почти наверняка в глубинных карстовых пещерах и подземных полостях. Вход в которые зачастую бывает через водные преграды – болота, реки, озера, а иногда через пещеры и щели. Павел утверждал, что он и сам что-то слышал о подземных пустотах под Манычем, но что именно, за давностью лет, конечно, не помнит.
Но, неожиданно выяснилось, что с Маныч-Гудило все не так просто, как могло показаться на первый взгляд. Девять десятых акватории озера и его береговой линии принадлежали заповедникам. Большая часть – калмыцкому «Черные земли», а чуть меньшая – Ростовскому. И пускать нас туда никто не собирался. А уж о каких-то погружениях и вообще не могло быть и речи. Едва мы об этом заикнулись, в тоне разговаривающих с нами неожиданно зазвучали столь железные нотки, что возникло ощущение, что именно там спрятаны золото партии и ядерный щит Родины, на которые мы по незнанию и покусились. Обычно достаточно действенные аргументы типа «пресса» и, особенно, «телевидение» здесь не помогали абсолютно.
Открытым для доступа оставался лишь маленький кусочек ставропольского побережья озера, куда мы сначала и решили отправиться. Но прежде чем мы покинули Дальний, нам предстояла еще одна неожиданная, а в нашем положении так и где-то даже зловещая встреча. Тамошний проселок, идущий вдоль берега водохранилища, не предполагает двустороннего движения и встречные машины съезжают в камыши, давая проезд друг другу. В общем, наш микроавтобус упирается лоб в лоб во встречные потрепанные «жигули», а в них оказываются отец и сын Переваловы, с безумно фальшивой радостью приветствующие нас. Говорят, что стало вот очень интересно посмотреть на то место, где они в прошлом году так испугались и понять, кто же их так напугал, но по глазам видно, что врут. Причем врут отчаянно. Но разговора, все равно, не получается. А в ответ на, в сущности, невинный вопрос: «голоса по ночам не мучают?», срываются буквально на визг, требуют прекратить съемку и грозятся полицией.
В общем, уезжали мы из Дальнего с довольно тяжелым сердцем, украдкой поглядывая на глубоко задумавшегося Андрея. Черт его знает, смотрел он там кому-нибудь в глаза или нет, и что же нам теперь со всем этим делать?
Но перед отъездом на Ставрополье у нас была еще одна небольшая проблема. Светлане, колдовавшей в своей палатке над взятыми с бедного Андрея пробами Веселовского чудовища, надо было их как-то спасти или, как она сама выражалась, «перевести образцы из временных в постоянные», а сделать это можно было лишь в какой-то стационарной лаборатории. Безуспешно разыскивая ее по местному райцентру, мы совершенно неожиданно наткнулись на экспедицию географов и геологов из Москвы, занятых исследованием геологического прошлого озера Маныч-Гудило. Ожидая Светлану, которая довольно долго возилась со своими образцами, мы узнали от них массу любопытных подробностей. Особенно охотно общался с нами некий Игорь, научный сотрудник географического института и стареющий ловелас, даже всучивший мне свою визитку на случай будущей непредвиденной встречи в далекой Москве.