Нижняя же, примыкающая к площади Согласия, часть Елисейских полей представляет собой большой парк, разделённый надвое самим проспектом. Тут, среди деревьев, прячутся несколько интересных построек.
Театр Мариньи — круглое в плане здание — построено автором Оперы Шарлем Гарнье в 1883 году. Круглый этот театр потому, что предназначался для панорамы, но уже в конце прошлого века тут расположился Парижский Мюзик-холл, и декор здания был заново выполнен в стиле модерн. В конце сороковых годов помещение занял театр Рейно-Барро. Тут же рядом — Театр Круглой Площади (ThИБtre du Rond-Point) и нынешний Зал Кардена (оба тоже в стиле модерн).
За площадью Клемансо, на которой установлен памятник этому знаменитому президенту по прозвищу Тигр, Елисейские поля становятся действительно проспектом. Он застроен в основном в конце Х1Х — начале ХХ века. В десяти-двенадцатиэтажных зданиях располагаются разные магазины, редакции, фирмы, большие кинотеатры, авиакомпании…
Тут же — знаменитое кабарэ Лидо, а рядом — желтая буква "М" — очередной Макдональдс. Только не надо принимать эту букву за обозначение станции метро — сама буква, цвет ее и форма, неотличимы…
Большинство фасадов здесь носит характер средний между деловым и декоративным, и хотя все они имеют прямое отношение к стилю модерн, ни одного архитектурного шедевра на этом сугубо коммерческом проспекте найти нельзя.
—-----
Однако, каковы всё же главные черты модерна?
Архитектура "Прекрасной эпохи", отбросив брезгливо мелкий прагматизм эклектики, взяла все же у неё некоторые рациональные моменты — прежде всего она учла прогресс инженерного дела и появление новых материалов, употребление которых приняло гигантский размах.
Архитектура модерна, отбросив эпигонство ложноклассических эклектиков, была одновременно и бунтом против классики, и новым бурным её развитием.
Надоевшие прямые линии и части окружности сменились в силуэтах фасадов и в очертаниях интерьеров кривизной линий более сложных. Так классическую дугу заменили сопряжения дуг разного радиуса, а то и параболические линии как в силуэте построек, так и в декоративных элементах фасада, окон или дверей.
Мягкость и спокойствие, а порой, наоборот, нервность убегающих от взгляда капризных линий, скульптурность построек, фантастичность и неожиданность в игре света и тени стали возможны лишь потому, что прямоугольный кирпич или тёсаный камень сменился бетоном, позволившим архитектору освободить свою фантазию, прежде придавленную камнем с его прямоугольностью, ломавшей полёт воображения.
Обилие скульптурных элементов фасада в постройках этой эпохи заставляет порой воспринимать само здание, как одну сложную и фантастическую скульптуру. (Это есть, как мы видим, не только в Барселоне, в постройках гениального чудака Гауди!) Таков, например, дом 29 по проспекту Рапп — один из шедевров самого плодовитого из архитекторов модерна Жюля Лавиротта (1864–1929). Необычайный декоративный эффект даёт тут сочетание бетонного поля стены со скульптурой и цветной керамикой. Растительные и звериные мотивы отделки фасада фантастически переливаются в женские фигуры… Не менее интересно и здание Теософического общества по соседству, и странный фонтан с античной (копия, понятно) фигурой пляшущего Пана во дворе дома N 20, (где с середины 70-х годов и по 1988 год располагалось парижское отеление радио "Свобода").
Три архитектора определили в основном новый стиль на улицах Парижа — общий облик чуть ли не половины парижских улиц, особенно в западной части города. Первый из них — только что упомянутый Ж. Лавиротт, построивший большинство жилых домов в районе Пасси на правом берегу и вокруг Эйфелевой башни — на левом. Второй — Шарль Жиро, создатель Большого и Малого дворцов, и третий — которого можно без натяжки назвать главным создателем стиля — Гектор Гимар.
Его, архитектора парижского метро, построившего как множество наземных входов в метро, так и некоторое количество стальных эстакад с узорным чугунным литьём и определившего отделку множества подземных станций, некоторые французские искусствоведы называли автором "нового барокко с натуралистической тенденцией" — видимо, за разнообразные растительные и животные орнаменты. Но я не думаю, что такая мудрёная характеристика может испортить или наоборот улучшить впечатление от работ Гимара, рассеянных по всему городу и во многом определяющих то лицо Парижа, которое мы привыкли видеть постоянно, как в жизни, так и в кино, то лицо Парижа, с которым парижане сжились за последние сто лет…