Аэлита, сгорая от любви к нашему принцу, не выдержав сердечных мук и его холодности, вопреки своим убеждениям и моральным принципам, написала однажды ночью Теодору пылкое, искреннее письмо, где признавалась ему в своих чувствах и отдавала себя на суд его чести.
Теодор не столько удивлённый, сколько опечаленный данным обстоятельством, как благородный человек, посчитал своим долгом объясниться с бедной девушкой и рассказать ей о том, что ищет свой идеал и что тогда только успокоится его неутомимое сердце, когда найдёт он ту единственную возлюбленную, в которой и заключается весь смысл и всё счастье его жизни.
Ничего не сказала на это Аэлита, только сделалась бледной, как ночное светило в полнолуние, да длинная, прозрачная слеза скатилась по нежной щеке.
После этого, оставаться долее в богатом, гостеприимном замке графа, было уже неудобно. И поэтому дождавшись, когда Никола приготовит для хозяина замка хороший запас снадобья, с помощью которого весьма успешно лечил его, и пожелав скорейшего выздоровления, а также успехов в поисках старшей дочери, в положительный исход которых не верил уже и сам отец, они отбыли восвояси.
Шло время… И вот уже незаметно, омываясь долгими, печальными слезами, подбиралась третья осень их путешествия. Время от времени Теодор рисовал картины, и когда им случалось проезжать через торговые площади, купцы и зажиточные крестьяне охотно покупали красивые пейзажи, яркие натюрморты и в особенности, мастерски исполненные картины чарующих красавиц, которые принц никак не мог перестать рисовать.
Когда это было возможно, они устраивались на ночлег прямо под открытым небом, а в холодное время года или если в пути их заставала непогода, останавливались на постоялых дворах, а то и натягивали поводья своих лошадей у ворот простых людей. И не было им никогда отказа, так как был принц ласков да приветлив, держал себя просто и ничем не выказывал своего высокородного происхождения. К тому же они считали своим долгом непременно отплатить за добро и за гостеприимство добрых хозяев. Никола рассказывал им о лечебных травах, которых за время путешествия набралась приличная коллекция, и бывало, что не раз помогал, если случалось, что в доме, куда их пускали на ночлег, кто-то болел.
Теодор рисовал на заказ или же по собственному почину портреты, учил хозяйских ребятишек изготавливать лук и стрелы, скакать на лошади без седла, а также бить без промаха прямо в цель.
Обычные миряне, которые и понятия не имели, какого высокого гостя принимают у себя, всё-таки чувствовали некую его особенность, отличность от себя, людям импонировала его красота, изящное обращение, остроумие, к тому же их восхищали его диковинные картины, а посему — слава бежала впереди Теодора.
И часто бывало так, что не успеют принц с Николой въехать в какое-нибудь поселение, а уж спешат к ним навстречу люди, приветствуют и приглашают отведать хлеб-соль.
Вот и ещё одна зима застала их в пути. На этот раз Теодор с Николой решили остановиться и перезимовать в старинном городе со славной историей и добрыми традициями. Поскольку жили там иноверцы, то Теодор решил не упустить случая и попрактиковаться в языках, к которым с самого детства имел необычайную склонность. Одновременно с этим, он продолжал рисовать. А ещё, чтобы не терять напрасно времени, стал давать уроки живописи и изящной словесности в обычной приходской школе.
Принц Теодор оказался весьма талантлив к педагогике и некоторые его ученики, которым ему удалось привить вкус и охоту к образованию, добились впоследствии весьма заметных успехов в разных отраслях. Поэтому, когда с первыми, мартовскими лучами, они засобирались в путь-дорогу, к его славному имени признательные и восхищённые горожане присовокупили ещё один эпитет — Мудрый.
Однажды на выставке картин принца, на которую он согласился после горячей просьбы главного королевского министра, один из гостей, — богатый судоторговец, — заметил Теодору Прекрасному, Отважному и Мудрому, что ему знакома та девушка, портрет которой он видел в зале. Сердце принца на миг остановилось, а затем забилось так сильно, что казалось ещё немного и оно просто выскочит у него из груди.
— Не может быть! — взяв себя в руки, промолвил он, — Этот образ я придумал сам и никогда не встречал в жизни…
— И, тем не менее, уверяю вас, она существует, я прекрасно знаком с её семьёй… — заметив метнувшийся в его сторону пламенный взгляд принца, в котором было всё: и любовное томление, и огненная страсть, и святая надежда, торговец спрятал улыбку в своей бороде.