Дерника это обескуражило: он никогда прежде не слышал о дереве, которое бы не давало семян.
- Это весьма необычное дерево, Дерник, - сказала тетя Пол. - Оно дало росток в тот день, когда был сотворен мир, и, вероятно, будет стоять здесь, доколе мир существует. Назначение его - не в размножении.
- В чем же его назначение?
- Мы не знаем, - отвечал Волк. - Мы знаем только, что оно - древнейшее из живущего в мире. Быть может, его назначение - олицетворять длительность и неразрывность жизни.
Се'Недра скинула сандалии и взобралась на толстые ветви, лепеча от нежности и восторга.
- Нет ли, случаем, сведений о родстве дриад с белками? - осведомился Силк.
Господин Волк улыбнулся.
- Если вы можете обойтись без нас, мы с Гарионом съездили бы по делу.
Тетя Пол посмотрела на него вопросительно.
- Пришло время для небольшого наставления, Пол, - пояснил он.
- Мы обойдемся без вас, отец, - сказала она. - К ужину вернетесь?
- Постарайся, чтобы он не остыл. Едем, Гарион?
Дед и внук в молчании ехали по зеленым лугам. Залитая вечерним золотым светом Долина казалась особенно теплой и прекрасной. Гариона смущала внезапная перемена в настроении господина Волка Всегда прежде старик действовал под влиянием момента, экспромтом. Частенько он принимал важнейшие решения на ходу, полагаясь на случай, на везение, на то, что сметка, а если потребуется, и чародейство помогут ему выкрутиться. Здесь, в Долине, он казался иным: безмятежным, недоступным для происходящего во внешнем мире мельтешения событий.
Милях в трех от дерева стояла башня. Она была приземистая, круглая, построенная из грубо отесанных камней. Сводчатые окна под самой крышей смотрели на четыре стороны света, но двери нигде не было видно.
- Ты сказал, что хотел бы побывать в моей башне, - сказал Волк, спешиваясь, - Это она.
- Она не разрушена, как другие.
- Я стараюсь её сохранять. Зайдем? Гарион спрыгнул с лошади.
- А где дверь? - спросил он.
- Здесь. - Волк указал на большой камень в круглой стене.
Гарион посмотрел с сомнением. Господин Волк встал перед камнем.
- Это я, - сказал он. - Откройся.
Импульс, который Гарион почувствовал при этих словах, был какой то вполне обыденный, домашний, говоривший, что сопровождающееся им действие настолько вошло в привычку, что давно не удивляет. Камень послушно повернулся, за ним оказался узкий, неправильной формы дверной проем. Жестом показав Гариону идти следом, Волк протиснулся в дверь и оказался в темном помещении за ней.
Гарион пролез вслед за ним и увидел, что башня внутри вовсе не полая, как представлялось ему снаружи, а почти сплошная, только в середине находится винтовая лестница.
- Пошли, - сказал Волк, ступая по стертым каменным ступеням. - Осторожней здесь, - сказал он уже на полпути вверх, показывая на ступеньку. - Камень качается.
- Почему ты его не укрепил? - поинтересовался Гарион, переступая через ненадежную ступеньку.
- Никак руки не дойдут. Он уже давно качается. Я так привык, что всякий раз, оказываясь здесь, забываю его закрепить.
Комната наверху башни была круглая, и в ней царил страшный беспорядок. На всем лежал толстый слой пыли. В разных концах комнаты стояли несколько столов. На них вперемешку лежали свитки и листки пергамента, странного вида инструменты и модели, камни и куски стекла. Здесь оказалось даже два птичьих гнезда; на одном лежала палка, так хитро изогнутая и скрученная, что Гариону никак не удавалось проследить её изгибы. Он повертел её в руках, пытаясь разобраться.
- Что это, дедушка? - спросил он.
- Это игрушка Полгары, - рассеянно отвечал старик, оглядывая темную комнату.
- А для чего она?
- Чтобы Полгара не плакала. У этой штуковины всего один конец. Полгаре потребовалось пять лет, чтобы понять это.
Гарион с трудом оторвал глаза от привлекательной деревяшки.
- Какая жестокость по отношению к ребенку.
- А что мне оставалось делать? - отвечал Волк. - В младенчестве она кричала на редкость пронзительным голосом. Белдаран, та была очень тихой, всем довольной девочкой, а вот твоей тетке вечно что то не нравилось.
- Белдаран?
- Сестра-близнец твоей тетки. - Голос у старика сорвался, и он некоторое время печально смотрел в окно.
Наконец он вздохнул и обернулся. - Надо бы мне здесь немного прибраться, сказал он, глядя на пыль и беспорядок.
- Давай я помогу, - предложил Гарион.
- Только осторожней, не сломай ничего, - предупредил старик. - Некоторые из этих вещей я делал столетиями. - Он заходил по комнате, останавливаясь возле столов. Какие-то предметы он брал в руки и ставил обратно, иногда предварительно сдув с них пыль. Порядка от этого не прибавлялось.
Наконец он остановился перед большим, грубой работы креслом. Верх спинки был исцарапан так, словно за него часто хватались сильными когтями. Старик, опять вздохнул.
- Что случилось? - спросил Гарион.
- Это насест Полидры, - сказал Волк. - Моей жены. Она сидела здесь и наблюдала за мной - иногда годами, особенно под конец.
- Насест?
- Она предпочитала совиное обличье.
- А-а... - Гарион как-то никогда не думал, что старик был женат, хотя иначе и быть не могло, раз тетя Пол и её сестра - его дочери. Во всяком случае, связь между совами и таинственной женой объясняла предпочтение, которое тетя Пол питала к этому обличью. Гарион понимал, что обе женщины, Полидра и Белдаран, имели самое прямое отношение к его появлению на свет, но вопреки какой бы то ни было логике обижался на них. Они делили с его теткой и дедом отрезок жизни, о котором ему самому никогда-никогда не узнать.
Старик поднял кусок пергамента и вытащил из-под него странного вида устройство со стеклышком на одном конце.
- Я-то думал, что потерял тебя, - сказал он устройству, ласково притрагиваясь к нему. - А ты все это время был под пергаментом.
- Что это? - спросил Гарион.
- Прибор, который я сделал, пытаясь понять причину гор.
- Причину?..
- У всего есть своя причина. - Волк поднял прибор. - Вот погляди... - Он оборвал фразу и поставил прибор на стол. - Слишком сложно объяснять. Кроме того, я не уверен, что вспомню, как он работал. Я не трогал его с тех пор, как в Долину пришел Белзидар. Тогда мне пришлось оставить свои исследования и заняться его обучением. - Старик посмотрел на пыль и беспорядок. - Бесполезно, - сказал он. - В конце концов пыль попросту осядет снова.