Я ответила очень коротко:
– Возьмите себя в руки. Уже еду.
А пленка... Спорить с этим козлом бесполезно.
Ой, да наплевать мне уже на все на свете. Защитничек прав человека, тоже мне отыскался. Она, значит, гуляя направо и налево, не нарушает права своего мужа. А тот, кто взялся вывести ее на чистую воду, тот нарушает.
И вообще, нашли кому лапшу на уши вешать. Я не хуже их знаю законы. Правда, если уж честно, то в нашем суперправовом государстве, где каждый день принимаются новые законы, и при этом ни один из них не работает как положено, никто не может похвастаться их знанием.
И если бы не чрезвычайные обстоятельства, которые вынуждают меня очень спешить к клиентке, попавшей в беду, отдала бы я эту пленку, как же. А теперь она просто не имела для меня никакой ценности. Поскольку тот, для кого предназначался данный материал, уже умер и не сумеет по достоинству оценить мои старания.
Эти бумагомаратели по всем правилам составили протокол изъятия видеоматериала. Не забыли, разумеется, указать число и время, с точностью до минуты. Я подписала всю эту галиматью и с облегчением вздохнула, оказавшись на улице.
– Черти полосатые. Чтоб вам пусто было. Весь мой труд титанический коту под хвост.
Я завела движок и задумалась.
Очень уж интересная ситуация складывается. Что-то тут не так. Не знаю, что конкретно, только не нравится мне все это. Очень не нравится. Интуиция мне подсказывала, что я вляпалась во что-то очень нехорошее, липкое такое. Назад из этого «что-то» дороги уже не будет. Однозначно.
Глава 2
Я позвонила в дверь квартиры моей клиентки и услышала в ответ еле слышное: «Кто?»
– Людмила Васильевна, это я, Таня Иванова.
– Вы одна? – ее голос дрожал.
– Одна. С кем же мне еще быть? Открывайте.
– Господи, Таня, я думала, что не дождусь вас. С ума тут схожу. – Она, всхлипывая, возилась с дверным замком и никак не могла с ним справиться. Видно, здорово напугана и очень волнуется.
Наконец дверь приоткрылась. Хозяйка сначала осторожно выглянула на площадку и только потом впустила меня.
– Проходите. Таня, слава богу, что вы пришли. Я в шоке, не знаю, что мне делать. Господи, – она воздела руки к небесам, – за что ты меня так наказываешь? Чем я тебя так прогневила?
Людмила Васильевна обхватила голову руками и навзрыд заплакала. Я обняла ее за плечи и погладила по руке:
– Успокойтесь. Что теперь поделаешь? Рассказывайте, что случилось и как он погиб?
– Пройдите в кухню, Таня, и вы сами все увидите. Это ужасно, ужасно! Это так ужасно, что я даже не могу поверить, что все это случилось со мной. Не могу. Мы сидели с Димой за столом и пили вино. Разговаривали. Потом я ничего не помню. Я отключилась почему-то. Не знаю почему. Но это действительно так. А когда пришла в себя, то чуть с ума не сошла. Тут такое, такое... – Она со стоном выдохнула. – Вы мне, наверное, не поверите. В подобное трудно поверить.
Я сняла осенние ботинки, которые любовно именую коньками, повесила куртку на вешалку и направилась в кухню.
Господи! Тут словно Мамай прошел. Стол сдвинут. На нем недопитая бутылка токайского и два фужера с остатками вина на донышке. Недоеденная шоколадка. Одна табуретка валяется.
На рабочем столе видеокассеты. Похоже, что Дмитрию Петровичу так и не удалось увидеть, чем занимается его молодая жена в свободное от работы и домашнего хозяйства (если она им занималась) время.
На полу кровь. И в этой луже крови лежал Дмитрий Петрович, совершенно бездыханный. В его груди торчал кухонный нож солидных размеров. Такими обычно капусту шинкуют.
На щеке покойника глубокая царапина – след от ногтей. Волосы с едва заметной проседью взлохмачены, словно его таскали за чуб.
Первое, что мне пришло в голову в тот момент, – все это работа Людмилы Васильевны, а теперь она просто пытается выкрутиться и сделать из меня дурочку, которая поверит во что угодно.
Но частный детектив обязан верить своему клиенту и отстаивать его интересы. Я имею в виду настоящего детектива, а не того, который умеет только деньги драть за здорово живешь. Себя я отношу именно к настоящим.
Конечно же, бывали в моей практике случаи, что бессовестные клиенты внаглую пользовались этим. Время нас рассудило. Если клиентка сейчас лицемерит, нас тоже рассудит время. А пока я просто верю ей на слово. То есть принимаю все сказанное за абсолютную правду, как бы нелепо ни выглядели обстоятельства.
Людмила Васильевна плакала навзрыд. Рыданья просто душили ее:
– Я знаю, что вы мне не поверите, Таня, но я действительно этого не делала. Я бы не смогла так поступить. Я любила Диму. Любила! Понимаете?
Еще немного, и у нее может начаться истерика.
– Где у вас корвалол? Или валерьянка?
Она указала мне на навесной шкаф, продолжая плакать и причитать.
Я извлекла корвалол, накапала капель пятьдесят – лишнее в таком случае не повредит. Разбавила водой и дала ей выпить. Зубы ее предательски стучали о край стакана. Я даже напугалась, как бы она случайно этот самый край не откусила. Тогда вообще беды не оберешься.
– Закройте форточку, Людмила Васильевна. Здесь же холод собачий.
Она поставила опустевший стакан на стол, отодвинула штору и закрыла форточку, всхлипывая и бормоча:
– А я даже не заметила. Но она была закрыта, Таня! В квартире сейчас холодно, и я почти никогда не открываю форточки.
Я пожала плечами:
– Может быть, вы просто забыли.
– Нет, не забыла. Что вы со мной разговариваете как со слабоумной?!
Да, сударыня Иванова, везет вам, однако, на клиентов. Вечно вы умудряетесь в такое дерьмо вляпаться, что Коломбо, к примеру, и не снилось. Это ж надо! Может, и зря я сделала ставку на полное доверие?
Может, она хорошая артистка, или у нее произошло временное помутнение рассудка на почве ревности, и она, находясь в невменяемом состоянии, убила Дмитрия Петровича и теперь сама об этом не помнит. Очень может быть, что одно из двух этих предположений верно.
А хрен, как известно, редьки не слаще. И милицию надо срочно вызывать, если все же действовать по общепринятым правилам.
Но я почему-то медлила, продолжая изучать обстановку. Что-то меня тут настораживало. Сама не знаю, что конкретно. В принципе, я сразу могла назвать некоторые несуразности.
Например, стол сдвинут и табуретка опрокинута. Боролись, значит. Тогда почему не опрокинулась бутылка с вином? И фужеры на длинных тонких ножках стоят себе, как несгибаемые оловянные солдатики. Очень странно, надо заметить.
Впечатление такое, что его (стол) специально аккуратненько подвинули. Для чего? Чтобы имитировать следы борьбы. Это раз.
Второе – форточка, которая, по уверениям Людмилы Васильевны, была закрыта.
Черт ее знает? Понятия не имею, что все это могло бы значить. На форточке сетка. Снаружи открыть ее почти невозможно, если не придумать что-нибудь этакое.
Я открыла лоджию и вышла. Осмотрелась как следует. Лоджия соседней квартиры смежная. Проникнуть оттуда, конечно, можно. Если только человек тренированный и не боится высоты. Поскольку лоджия Людмилы Васильевны застеклена. И хоть створки открываются, но у стены, смежной с соседней лоджией, стоит шкаф.
Кстати сказать, нарушение правил противопожарной безопасности. В этой девятиэтажке лоджии специально устроены так, чтобы в случае пожара можно было перейти с одной на другую.
Опять же, если кто-то и проник сюда, то Людмила Васильевна или ее бывший муж это бы услышали. И с чего это вдруг полный провал у нее в памяти?
Я вернулась на кухню и плотно закрыла за собой дверь.
Хозяйки квартиры на кухне не было. Я нашла ее в гостиной лежащей на диване. Она уткнулась лицом в диванную подушку и рыдала. У нее даже началась икота. Прическа ее давно потеряла форму, косметика потекла, и Людмила Васильевна стала просто уставшей несчастной женщиной неопределенного возраста.