— А вы? Что вы думаете?
— Я считаю эту проблему сложной.
— Что ответила королевская комиссия?
— Вынесла решение в пользу эскимосов, но это абсолютно ничего не значит. Все это дело сильно политизировано. Самые разные королевские комиссии создавались и на юге — отчуждение Мирабель, сокращение снабжения отдаленных регионов, закрытие Шеффервиля… Однако ставки меняются, когда дело доходит до белых.
— В каком смысле меняются?
— Территории традиционного природопользования.
Ноа со скептическим видом складывает руки на груди.
— Минуточку. До появления белых эскимосы перемещались вслед за дичью и в соответствии со сменой времен года. Почти все нынешние деревни постепенно сосредоточились вокруг факторий «Хадсон-Бей компани», то есть до переселения из Инукьяка семьи оставались на одном месте не более двух-трех поколений. Так есть ли смысл говорить о территории традиционного природопользования, если данная территория представляет собой что угодно, но только не это?
— Конечно есть! Территория не измеряется квадратными километрами. Надо брать в расчет предков, последующие поколения, языковые традиции, дороги, проложенные снегоходами, семейные узы, охоту на тюленей и ловлю лосося, лишайники, юридическую борьбу с энергетической компанией «Гидро-Квебек». И превыше всего территория — это проблема идентификации.
Ноа молча кивает. Девушка трет глаза и резко меняет тему разговора:
— А вы что изучаете?
— Археологию.
— Вы интересуетесь коренным населением?
— Вообще-то я интересуюсь мусором, но…
— Мусором? — изумляется девушка. — Почему мусором?
— Это связано с территорией традиционного природопользования.
— Я не вижу связи.
— Как правило, археологи не очень интересуются кочевниками. Чем больше народ путешествует, тем меньше оставляет следов. Археологи предпочитают изучать оседлые цивилизации, которые строят города и производят огромное количество мусора. На свете нет ничего интереснее мусора. Мусор раскрывает все, что остальное пытается спрятать.
— И как в это укладывается территория традиционного природопользования?
— До появления «Хадсон-Бей компани» эскимосы понятия не имели о свалках.
Девушка кивает и одаривает Ноа одобрительной улыбкой.
Девушку зовут Арисна Бургос Мендес, и это все, что Ноа удается из нее вытянуть. Совершенно спокойно беседуя обо всем, связанном с аборигенами, она немедленно обрывает любое обсуждение личного характера. Ее сдержанность возбуждает любопытство Ноа, и он решает применить все методы археолога сиу. Из безобидных разговоров и хитрых вопросов он умудряется набросать примерный портрет.
Арисна родилась в Каракасе. Воспитал ее дедушка, занимающий точно не установленный (но важный) пост в консульстве Венесуэлы в Монреале. Покинув Каракас в очень нежном возрасте, Арисна жила в Нью-Йорке, Париже, Брюсселе, Мадриде и Монреале, в зависимости от дедушкиных назначений. После нескольких лет в Монреале она вернулась в Венесуэлу учиться в Независимом индейском институте, маленьком, малоизвестном университете в Каракасе. Интересуется Арисна исключительно изучением коренного населения и довольно охотно обсуждает движение мексиканских индейцев запатиста, часто трет правую бровь, любит очень сладкий кофе и, похоже, готова питаться исключительно чечевичным салатом.
Заинтригованный загадочным Независимым индейским институтом, Ноа углубляется в собственное расследование. Он рыщет в библиотечных каталогах, прочесывает Интернет, спрашивает Томаса Сен-Лорана — все тщетно. Нигде нет упоминаний об этом таинственном учебном заведении. Ноа предполагает, что университет может быть вымышленным, и однажды утром решается на лобовую атаку:
В. Итак, вы работаете над докторской диссертацией?
О. Нет, не совсем. Мой университет не выдает дипломов.
В. Ну и какую же именно программу вы изучаете?
О. Программ как таковых нет. Студенты учатся по общему учебному плану различной продолжительности. По завершении учебы они присоединяются к одной из исследовательских групп. Я, например, член Г.И.Т.: Группы изучения Тортуги, которую мы называем просто Тортугой.
В. И какова цель ваших исследований?
О. Освободительная антропология.
В. Что это означает?
На последний «В» Ноа не получает удовлетворительного «О». Явно смущенная Арисна бормочет, запинаясь, несколько невероятно смутных предложений о борьбе коренного населения за автономию, внутренней политике Венесуэлы и некоем Густаво Гутьересе, а в конце концов заявляет, что эту концепцию трудно перевести на французский.