Город Кальви на острове Корсика также считает его своим сыном, и доводы корсиканских историков в пользу этого многочисленны.
Кроме того, немало испанских авторов предполагают, что он был испанцем. Одни настаивают на том, что он уроженец Эстремадуры и потомок знаменитого раввина из Картахены дона Пабло де Санта Мария, перешедшего впоследствии в католичество, друга папы Луны — героя моей повести «Морской папа» — и, под конец жизни, бургосского архиепископа, причем и его сыновья были епископами в разных местностях Испании. Другие, и таких большинство, называют его уроженцем Галисии, точнее — провинции Понтеведра, добавляя, что мать адмирала была еврейкой.
Достойно упоминания, что считающие Колумба испанцем все как один наделяют его еврейским происхождением, чем и объясняют стремление дона Кристобаля окружать себя тайной: таким образом он надеялся избежать преследований и неприязни, сопровождавших в те времена всякого, в ком текла еврейская кровь.
Итак, мы насчитываем одиннадцать итальянских родин Колумба, одну корсиканскую и две испанских — всего четырнадцать.
Он умер в Италии, но тело его спустя многие годы было перевезено в Новый Свет, на остров, прозывавшийся в те времена Эспаньолой (Гаити или Сан Доминго), и предано погребению в кафедральном соборе города Сан Доминго.
В 1795 году, после уступки французской республике, в соответствии с базельским договором, испанской части этого острова, или, иначе говоря, территории нынешней республики Сан Доминго, было решено увезти отсюда Колумба и после тщательных разысканий, многочисленных нотариальных актов и церемоний оно было торжественно водворено в кафедральном соборе Гаваны. В конце XIX столетия, после того как Испанией была признана независимость Кубы, тело Колона было снова вынуто из могилы и похоронено в кафедральном соборе Севильи, где покоится и поныне.
Это — тело Колумба номер первый. В 1877 году, приблизительно через столетие после вывоза останков Колумба из кафедрального собора Сан Доминго, епископ этого города Конья и каноник Беллини, — оба, судя по их именам, итальянцы, — видимо, чтобы утешиться в столь великой потере, отыскали еще одно тело Колумба, утверждая при этом, что испанские должностные лица в XVIII веке ошиблись и вместо останков знаменитого адмирала вывезли тело его сына или племянника, ибо все трое были погребены у одного алтаря.
И чтоб ни в ком не зародилось и тени сомнения в подлинности сделанного ими открытия, они обнаружили с внутренней стороны гроба надпись, в которой говорилось о том, что покойником была открыта Америка, хотя тему свету известно, что слово «Америка» приобрело широкое распространение лишь по прошествии более чем дпухсот лет после смерти Колумба, когда Соединенные Штаты начали свою борьбу за независимость. Вплоть до половины XVIII столетия нынешняя Америка неизменно носила у испанцев название Западных Индий. Больше того — открыватели второго тела Колумба из-за плохого знания староиспанского языка неверно истолковали одну из фраз знаменитого мореплавателя. Описывая свои бедствия во время ужасной бури, адмирал, пользуясь образным выражением, говорит в фигуральном смысле: «У меня вскрылась язва». И вот, быть может, по этой причине в гробу адмирала отыскалась и пуля, или «железный шарик», чье появление объясняли раной, которой в действительности у Колумба никогда не было, ибо он ни разу не обмолвился о ней ни единым словом.
Но оставим в стороне эти мелкие подробности; для меня не так уж важно, покоятся ли останки Колумба в Севилье или в Сан Доминго. Я готов признать, что существуют две могилы Колумба, и нахожу вполне естественным, что республика Сан Доминго рассматривает принадлежащую ей могилу как подлинную, что многие люди, рожденные в Новом Свете и побуждаемые местным патриотизмом, склоняются к мнению, будто второе тело Колумба, найденное в 1877 году, является в самом деле единственно подлинным телом знаменитого адмирала, раз оно-то и осталось в Америке.
Столь же незначительный интерес вызывает во мне и спор относительно родины дона Кристобаля. То же самое относится и к вопросу о том, итальянец ли он, корсиканец или испанец.
Почувствовав приближение старости и затеяв с испанской короной тяжбу о признании за ним прав на владение всем Новым Светом, Колумб вспомнил о том, что он генуэзец. В юности и в зрелые годы он был, как говорит Перейра, новейший и весьма трезвый в своих суждениях историк Америки, типичным «авантюристом, человеком, не знающим другой родины, кроме той, которая ему выгоднее».
И действительно, он любил только себя и питал некоторый интерес исключительно к своим родственникам, носившим то же имя, что и он. Что касается подвига его жизни, то, откуда бы он ни был родом, он смог совершить этот подвиг лишь благодаря поддержке испанцев.