И действительно, сам задумал, сам отстоял, выстрадал проект, следил за строительством. И сейчас вытянулся этот корпус к небу своими шестнадцатью этажами и сверкает окнами, отражая лучи восходящего солнца и багровея пламенем на закате. А под ним теперь «ютятся» старые строения, прежде казавшиеся такими массивными. Вот ожоговый корпус — знаменитый Всесоюзный центр по лечению ожогов. Дальше еще корпуса — административный, кухня, экспериментальная лаборатория… Виварий — корпус, где изучаются на животных новейшие методы хирургической науки, потом корпус кибернетики. И все это разбросано меж зелеными купами деревьев больничного сада с тенистыми аллеями, где на скамейках сидят больные — в халатах и пижамах, у них здесь своя жизнь, свой быт, свой микроклимат.
Перед главным входом в «храм здоровья», лицом к нему, — памятник Александру Васильевичу Вишневскому — основоположнику всей этой школы. Памятник создал прославленный скульптор Сергей Тимофеевич Коненков. Из окна приемной хорошо виден этот памятник из красного камня. В лице Александра Васильевича удивительно тонко уловлено скульптором выражение спокойного достоинства и высокого духовного начала, свойственного лучшим представителям интеллигенции начала двадцатого века. И может быть, к шестнадцатиэтажному зданию больше подошел бы какой-нибудь монумент модернистских очертаний, чем благодушный коненковский волжанин, но любое другое вряд ли приняли бы те, кто знал Александра Васильевича.
Новый корпус. Александр Александрович, подолгу смотря на него, в последнее время часто говорил: «Вот строил, строил новый институт, а работать-то в нем мне ведь не придется…»
И не пришлось.
Здесь я заканчиваю мою книгу «поисков Вишневского». В этот раз нечто удивительное происходит со мною. Обычно, заканчивая труд, испытываешь какое-то удовлетворение, особенно когда над книгой работаешь годами. А тут… будто кто-то очень дорогой уехал из дома. Чувство потери. За четыре года я так вросла в жизнь моего героя, что она словно стала частью моей собственной жизни. Отсюда это щемящее чувство и неизбывной радости, и тоски вместе!
Александр Александрович всегда говорил мне, что в области науки незаменимых нет, поскольку она вечно движется вперед и ставит перед человечеством все новые и новые проблемы. Однако я думаю, что когда науку вершат личности такого диапазона, то для множества людей, которые имели счастье общаться с Александром Александровичем, он останется незаменимым и неповторимым.
Фотографии
Александр Васильевич с сыном Шурой (1913 г.). Он вернулся из Парижа, где два года работал в лаборатории И. И. Мечникова в Пастеровском институте, и ведет в Казанском университете курс общей хирургии.
Раиса Семеновна Вишневская с детьми — Шурой и Наташей. Выразительны характеры всех троих — девочки с ее хрупкостью и добротой, мальчика с энергичным лицом, уверенно положившего руку на плечо матери, красивой, серьезной и несколько замкнутой женщины.
Военврачу Александру Александровичу Вишневскому тридцать лет. Он работает в Крутых Ручьях — там он пробует воздействие открытой его отцом новокаиновой блокады на проказу.
В 1934 году отец и сын Вишневские начали работать вместе в хирургической клинике ВИЭМа.
Снимок сделан в квартире Александра Васильевича на Новинском бульваре. Вишневские редактируют свою новую работу.
«Я, откровенно говоря, не всегда могу сказать, что принадлежит мне, а что — сыну в нашем общем деле», — говорил Александр Васильевич.
1946 год. А. А. Вишневский вернулся с Дальневосточного фронта. И вот он снова вместе с отцом в операционной. Александр Васильевич несколько угнетен, даже какая-то скорбь в его лице — здоровье и силы пошли на убыль, это был последний год его жизни.
Это болгарский мальчик Василаки. Из-за врожденного порока сердца он был обречен на гибель. Александр Александрович дал ему второе рождение, произведя операцию на «сухом сердце».
И вот мальчик спасен. Внимательно прослушивает Вишневский «починенное» им сердце маленького болгарина.
Мастерская моего отца — художника Петра Петровича Кончаловского. Во время работы над портретом Александра Александровича Вишневского отцу было 75 лет. (Интересно, что я тоже в таком же возрасте стала работать над литературным портретом хирурга.)