Один из пополненцев освобожденной западной области обозвал Нугманова «азиатом» за то, что тот, очевидно стесняясь девушки-санинструктора, не дал ей перевязать свою рану и, когда она стала настаивать, сказал высокомерно и презрительно: «Уходи, женщина!» Петухов сначала вызвал пополненца и долго внушал ему, что такое обращение к товарищу могло к нему прилипнуть только от фашистов. Потом спросил Нугманова:
- Что ж это ты, Саид, санинструкторшу обидел?
Нугманов сказал хмуро:
- Женщина есть женщина. Мужчина получил рану и только от мужчины примет помощь.
- А если б дома - мать?
- Я бы ей сказал: позови мужа!
- Что же, у тебя в школе учительницы не было?
- Была.
- Ну и как?
- Хорошая, - улыбнулся Нугманов. - Замечательная.
- Вот, видал! Тебя учила женщина. И, значит, то, чему она тебя выучила, это в тебе от женщины, как и вообще все мы от них. Не будь их, нас не было бы. Если по существу, они главные на земле. А не мы вовсе. И если конкретно: чем ты, например, воюешь? Женщины оружие тебе сделали. И все они делают, пока нас нет. Одни, сами. Прикинь умом, и получится - не они при нас, а мы при них служащие, только сейчас военнослужащими называемся.
Нугманов подумал, помолчал, сказал грустно, тихо:
- Я свою Саиду очень люблю. Но, понимаешь, если каждый на неё будет смотреть, она каждому может нравиться.
- Ну и пусть нравится. Значит, ты лучше всех, раз она не кого-нибудь, а тебя любит. Значит, всё в норме!
После госпиталя и демобилизации Петуховых у Сони обнаружилась та же болезнь, что и у её матери. Петухов взял по орденским литерам билеты и уехал вместе с Соней к Саиду Нугманову, который давно звал его к себе погостить.
Петухов полагал, что он вылечит там Соню на одном солнце и винограде.
Здесь Петухов поступил на завод в мартеновский цех подручным и одновременно на заочное отделение института.
2
Итак, был полдень. Обеденный перерыв на заводе. Петухов стоял на железном виадуке, пересекающем складской двор мартеновского цеха, и смотрел вниз, опершись грудью на перила. Два мостовых крана разгружали железнодорожные платформы, заваленные скрапом для переплава. Один кран был оборудован висящим на цепях электромагнитом, подобным гигантской океанской черепахе. К спускающемуся огромному диску электромагнита плотно прилипали целыми гроздьями крупные обломки металла. Другой кран с крючьями на тросах был приспособлен к подъему крупногабаритных тяжестей.
Обычно тут, на виадуке, Петухов ожидал Соню, пока она выйдет из конструкторского бюро завода, чтобы идти вместе в заводскую столовую.
Саид Нугманов был уже старшим сталеваром, и именно к нему поступил подручным Петухов. Бригадиром над ними стоял Гнат Бобко, бывший командир танкового взвода, донбассовец, оставшийся здесь после длительного лечения в госпитале. Отец Петухова, когда был жив, работал печником в мартеновском цехе, сын часто приходил нему, и в памяти его отчетливо отпечатались все повадки, приёмы сталеваров. И скоро Петухов мог уже самостоятельно работать горновым.
Соня подружилась с Саидой, и обе они поступили в школу прикладного искусства, которой руководил ленинградский профессор, доктор искусствоведческих наук, утверждавший, что открыл для себя целый мир прекрасного в творчестве народа, увековечившего свой художественный гений в поэзии орнамента, придав камню гибкость и изящество кружев.
Профессор носил в своем портфеле завернутые в клеенку куски мяса и, где бы ни завидел кошек, подкармливал их этим мясом. Во время блокады он убил своего любимого кота, ободрал, сварил и, давая жене эти мясные порции, уверял её, что получил кролика за работы по маскировке зданий, и этим спас жену от смертельной дистрофии.
Саид и Саида обращались к Григорию и Соне со словами «брат» и «сестра», дети называли их не иначе как «уважаемые родственники», и всегда Нугмановы усаживали Петуховых на самое почетное место на ковре, и даже потом купили для них два стула и стол на базаре, ибо в доме не было мебели. Только в цехе Саид обращался к Петухову как старший к младшему, как сталевар к своему подручному. Если Григорий и Саид предавались фронтовым воспоминаниям, Саида бледнела, прикладывала ладони к ушам, умоляла:
- Не говори, Саид, мне страшно.
Саид самодовольно улыбался, говорил Петухову вполголоса:
- Любит, потому ей и страшно за меня.
В цехах за работой трудно было различить, кто есть кто, люди различались скорее по специальностям. Те, кто работал в горячих цехах, были смуглы, плечисты, скупы на излишние разговоры и походили на расчёты дальнобойных тяжёлых орудий своей солидностью и особым достоинством. Шлифовальщики и лекальщики сутулились, ходили в очках. Сборщики отличались нервной подвижностью, потому что им приходилось итожить работу всех и доводить детали за тех, кто оказывался не на высоте квалификации.