И возникла проблема - кровати!
Да, кровати. О них никто не думал. Спали на топчанах, в гамаках, на войлочных подстилках. Нужны кровати! И не только эвакуированным - даже из кишлаков пришли заказы.
Завод получил огромный заказ на кровати.
Конструкторы, которые создавали новое совершенное оружие, смущенно обсуждали наиболее рациональную конструкцию при максимальной экономии металла. Спустили в цех чертежи. А кровати делали так, словно не на заводе, а в кустарной мастерской, - небрежно, плохо.
Петухов стал парторгом в цехе, которому дали задание производить кровати.
Собственно, это был не цех, а складское помещение, наспех приспособленное под цех. Списанное, изношенное оборудование, уже было сданное в металлолом, изработанный инструмент, земляной, плохо утрамбованный пол, ни одного окна, днем приходилось включать свет.
Но рабочие не только от нищеты, ветхости, унылых сумерек цеха приходили в уныние. Они в этом цехе, который должен был производить кровати, испытывали нечто похожее на то, что испытал сам Петухов, когда смотрел с вершины виадука, как краны стаскивают с железнодорожных платформ бывшее грозное оружие, будто хлам, на переплав, чтобы из него, потом переваренного в чреве мартеновских печей, производились изделия вплоть до ширпотребовских.
Эти рабочие все годы войны являли подвиг самоотверженности, по десять - двенадцать часов не выходя из цеха, создавая оружие, без которого не было бы победы.
Маститые орденоносцы, знаменитые скоростники. Были и такие, кто работал у станков, стоя на ящиках, - школьники, не окончившие школу. А ныне мастера-высокоразрядники. А их - к кроватям.
Они работали во фронтовых бригадах, взяв на себя обязательство выполнять свою норму и за тех, кто ушёл на фронт.
Когда сдавали новые партии оружия, на заводском торжественном митинге выступали прибывшие с фронта воины и от имени армии благодарили их за самоотверженный труд - подвиг, равный ратному подвигу. А теперь - нате вам! Железные кровати!
Парторг завода, лысый, сутулый, который после войны продолжал привычно казарменно жить у себя в кабинете за матерчатой занавеской, сказал Петухову:
- Армия тебя демобилизовала, но не партия. Для всех после войны будет полегче, посвободнее в смысле дисциплины, но не для нас, коммунистов. Законы военного времени кончились. Входят в полную силу законы жизни, по которым мы Советскую власть строим. Все для людей! Вот высший наш закон, им руководствуйся, его и исполняй полностью.
Спросил, сощурясь:
- Ротой командовал? Так это слово «командовать» отставить! Понятно? Убедил - твоё. Не убедил, - значит, партийно ты не обученный. По орденам - герой. Но у нас тут тоже свой фронт был. Получат похоронку, придут в цех и сутками не выходят, у станков падали. Полежат в сторонке или в медпункте - и снова за станок. Так что со смертельной душевной раной в строю оставались... Осторожно, бережно к людям подходи. Тут за многими есть такое человеческое, по-особому значительное, никакими мундирами и знаками не отмеченное, но для всего коллектива они как звёзды светят... Для тебя, может, после фронта все как сплошной день, и не заметишь, кто нам и чем светил. Осмотрясь на людей, по лучшим курс и держи, тогда тебя все поймут, поддержат.
Петухов горестно пожаловался Соне:
- Сняли с мартеновского - на кровати, парторгом поставили.
Соня улыбнулась его словам, но потом спросила задумчиво:
- Помнишь? Входим в освобожденный населённый пункт, и всегда что страшно? Обвалившиеся после бомбежки стены, а с них свисают кровати, железные, в окалине, искореженные. Жутко было видеть, особенно если детские, с обгоревшими сетками. И мы ещё видели целую ограду из таких обгорелых железных кроватей, какая-то сволочь из них забор на своем огороде сделала.
Петухов сказал угрюмо:
- Однажды, когда в каком-то населённом пункте дрались, Бураков под танк со связкой гранат бросился. Мы его потом кое-как собрали, сложили останки в ванну и в ней его похоронили. Отступали, гроб некогда сколотить было, да и некому - отбивались.
Помолчали оба. Он и она.
Соня вдруг заявила решительно:
- И ванны тоже нужны! Но только кровати сейчас нужнее. Были в общежитии - на нарах спят, а в кишлаках - на кошме.
- Ну, это у них обычай.
- Обычай. А отчего обычай? Раньше кочевали, на кошме удобней, а потом стали спать на ней от бедности. На кроватях и лучше, и культурнее. Оружие на войне у всех было одинаковое, надо, чтобы после войны у всех все было. Нугмановы нам свою кровать отдали, соврали, что им на кошме привычнее. А это неправда, другой достать не могли.
- Ну, раз такое, на кровать больше не лягу, тоже будем на кошме, - объявил Петухов.