Вот эти двое - металлург Булкин и технолог Дыбец - были главной опорой Игнатия Степановича Клочкова, удостоенного правительственных наград, лауреатства, высоких научных званий и, несомненно, высокого уважения на самом верху, где он был лично известен также и со всеми своими «причудами».
Что касается Булкина и Дыбца, то Булкину в его цехе- лаборатории сотрудники и рабочие снисходительно прощали неудобства характера. Дыбца же за всегдашнюю одержимость побаивались. Но побаивались не того, что он может наложить административное взыскание, к чему он никогда не прибегал. Побаивались его железной неутомимости, когда он сутками не выходил из цеха-лаборатории, оставаясь свежим, энергичным, напористым. Побаивались его несгибаемой воли. Когда уже все варианты, казалось, были исчерпаны, он вдруг заявлял самоуверенно:
- Отлично! Чем больше отрицательных фактов мы накапливаем, тем ближе приближаемся к цели. Итак, начнем! Запишите эксперимент: 711 - 712!
Не вызывал Дыбец симпатий и тем, что, когда экспериментальная работа завершалась полным успехом, он говорил, моя руки и глядя на себя в зеркало так, словно видел в нём лицо незнакомого, неприятного ему человека:
- Не исключено, что наш ребёнок родился уже с бородкой. Пока начнут согласовывать, осваивать, борода у него вырастет ниже колен и поседеет.
Оба инженера высоко чтили дарование Игнатия Степановича Клочкова и покорно выслушивали его рассуждения о том, что сейчас в мире техники идёт дуэль и что Лев Толстой гениально определил в творчестве конструктора идею совершенства, сказав: «Простота есть необходимое условие прекрасного», и что новое могут создать последователи своих учителей, а не подражатели. Или заявлял удивленно, восторженно:
- Представьте, нашёл у Александра Сергеевича Пушкина и у Владимира Ильича Ленина равновеликие мысли, прямо относящиеся и к инженерному творчеству. Ленин творил, что фантазия есть качество величайшей ценности. А Пушкин утверждал, что истинное воображение требует гениального знания. Какие молодцы, а?
Булкин сконфуженно улыбался. Дыбец угрюмо молчал.
Им обоим не очень-то нравилась манера Клочкова как бы кокетничать своей беспартийностью, а Клочкову явно доставляло удовольствие замечать это их неудовольствие.
Дыбец в годы гражданской войны ещё мальчишкой ездил на бронепоезде смазчиком вместе со старшим братом- машинистом.
Отец Булкина был старый большевик-путиловец.
Другое дело, когда Клочков, отдыхая, начинал, как бы играя умом, подсчитывать, сколько понадобится термитного порошка, смеси алюминиевого с измельченной окисью железа, дающей 3000 градусов температуры, для преодоления заторов в Северном Ледовитом океане, чтобы открыть круглогодичную навигацию.
Или тут же брался за расчёты отопительного кольца вокруг Земли из мельчайших пылеобразных частиц для обогрева и круглосуточного освещения планеты.
Но такая игра его ума обычно завершалась вдруг ясно и точно мелькнувшей плодотворной мыслью. И он живо говорил Дыбцу после изложения своих космических идей:
- Петр Михайлович! Порошковая металлургия - это реальность! Сверхпрочные резцы, экономия, точность и наконечники для бронебойных снарядов. Займёмся, а?
- Это идея!
И Дыбец улыбался, что было ему так мало свойственно.
- В смысле идей у нас все пушки на нашей стороне! - громко, радостно хохотал Клочков. Спрашивал ехидно: - А кто это сказал? - И отвечал протяжно: - Ленин!
Клочков любил дразнить их своей неожиданной начитанностью в той области, которую он считал - во всяком случае, так говорил - для себя необязательной.
Все бумажки с расчётами, схемами, которые он машинально набрасывал почти как художник, беседуя с сотрудниками бюро, зарисовки, эскизы аккуратно подбирал Федор Прокопьевич, потом через несколько дней говорил:
- Игнатий Степанович, вот вы обронили. Поглядите! Может, чего-нибудь для памяти нужное.
Клочков, брезгливо оттопырив губы, перебирал бумажки, одни презрительно бросал в корзину, над другими вдруг задумывался, ковыряя карандашом в ухе. Но бывало и так, бросался к Федору Прокофьевичу, жал ему руку, благодарил горячо.
- Ну знаете! Вот это подарок! Вы же мне идею подарили! Поняли? Идею! Вот она, в зародыше, с пульсиком. - И бережно разглаживал скомканную бумажку.
Федор Прокофьевич соглашался:
- Идея - всё! За идею люди жизнь отдают. А вы ими сорите.
Клочков не боялся выглядеть суетливым, когда отладка модели проходила успешно, ругался рыдающим голосом с Булкиным или Дыбцом, если кто-нибудь из них не соглашался с ним, а потом, если Дыбец или Булкин оказывались правы, обнимал их, но так же лицемерно, как обнимаются боксеры после поединка.