- А вы не горячитесь, вы поспокойнее, - посоветовал Минин и придвинулся ближе к Глухову.
- А в чём ум?- горячо продолжал Глухов. - Прямо скажу. Мирная продукция - это не подачка с основного производства. Сельская машина наша должна быть такая же качественная и совершенная, как и боевое оружие. И чем она совершеннее, тем малочисленней должен быть расчёт для её обслуживания. Так в войну мы совершенствовали боевую технику, такой и в мирное время должна быть наша линия.
Опустил голову, сказал, глядя на свои ноги:
- Сейчас я что на самом себе чувствую? На переходный период ещё гожусь, а дальше не соответствую. Почему? А вот моя слабина: у каждой машины своя душа, своя назначенность, к ней человек должен душой быть привязан и всей своей жизнью на неё себя нацеливать, чтоб все её тонкости, как себя, понимать, чтобы её, как себя самого, совершенствовать. А я оружейник. У меня к машине своя привязанность и своё понимание. И тут я себя переделать не могу. Как из танка трактора не получится, так же и из меня руководителя иного предприятия, с другими изделиями.
- Значит, что же, капитулируешь?- осведомился неприязненно Минин.
- Это, конечно, пока моя личная тайна, - угрюмо признался Глухов, - но придёт время - наружу она вылезет. Придёт время - про себя так публично выскажусь. Сейчас только озираюсь, кого вместо себя порекомендовать.
Произнёс почтительно:
— Игнатий Степанович Клочков - он, по-моему, гений, но по сельским машинам фантазёр! Не знает он труда сельского и агронауки не знает. По книжкам - возможно, но своей жизнью он мимо деревни шёл. Сконструировал сеялку. Машина получилась без адреса, для неведомых почв, с неведомыми семенами. Не машина - агрегат сложнейшей механики. На неё только инженера сажать, и стоимость её - авиационная. И узлы тоже. Не от жизни шёл, не от реальной потребности и возможности. Срезался... Ум у него мощный. И сейчас подкинул много ценнейшего из того, что мы для производства оружия применяли. Но на сельские машины у него вдохновения высокого не получится. А вот кто землю знает, я бы таких к нему в конструкторское бюро потянул, они бы на землю его мысли поставили. Колхозных механизаторов, каких поспособней. - Вздохнул: - Только вот штаты... Значит, получу «на вид».. - Продолжил, снова воодушевляясь: - Клочков - человек, баснословно воодушевленный. Каюсь, конечно, я ему такие тормоза ставил на полном ходу его творческой мысли. Выдвинет идею нового оружия, горит ею - не подходи, обожжет так, весь ею пламенеет. Но если весь период от проекта до эталона подсчитать, получается по расчётам - года. А мы сегодня воюем! Ну сшибались с ним, самому вспомнить горько. Отговаривал - не надо! Он меня и вредителем, и саботажником, и консерватором, и карьеристом обзывал - как хотел. Хватался у меня же в кабинете за ВЧ. На самый верх жаловался. Оттуда что? «Считайтесь с выдающимся конструктором». Директоров назначают и снимают, а у ученых высшая должность пожизненно - ученый... Остынет потом. И что-то из своей великолепной идеи оторвет заживо и пустит для совершенствования уже существующего образца с налаженным производством. Клянёт себя за уступчивость. А фронт получает непрерывно усовершенствованные боевые установки серийно и вовремя. Переучиваться владеть ими не требуется, и они по всем показателям превосходят подобные установки противника. Значит, бой по технике мы выиграли. Вот какой ум у Клочкова дисциплинированный! Сам от своей технической мечты куски отрывал заживо. Но без этого нельзя, время, оно тоже слагаемое в сражении. Упустишь время - потеря невосполнима.
Поморгал от падающих на лицо капель, сказал грустно:
- А теперь что я должен, по совести доложить? Раньше за Игнатием Степановичем водилось: небрежничал со своими мыслями, набросает на клочках бумаги, где придётся, и забудет. За ним такие бумажки специальный человек подбирал, после ему же их для размышления представлял. Но потом Игнатий Степанович сам стал за собой следить. Сейф потребовал, ключи к нему. И все наброски, мысли, записанные наскоро на бумаге, уже бережно в сейф складывал, впрок, на будущее. И скопилось у него такое весьма ценное, что в годы войны не могли до окончательного проекта и эталона мы довести в силу опережающей наши возможности его технической фантазии и научной мысли. - Усмехнулся хитро: - Я его после войны информацией снабжал, как за рубежом, на Западе, за океаном, новое оружие стряпают, вернее, о направлениях их стряпни, хотя это не стряпня, а весьма опасные затеи. Так он на все эти бюллетени фыркал. На сейф свой косился, говорил обидчиво: «Вот! Заживо сколько ценного ваша милость в этом склепе замуровала. Хватит с меня этой братской могилы технических идей. Буду теперь только сельский инвентарь конструировать, хотя снова душителей на этом пути немало. В вашем лице - тоже».