И их слушали почтительно, не столько потому, что говорили они о чем-то интересном, значительном, а главным образом из уважения к старшему по армейскому званию. А возвращаясь в цех, они становились уже на то место, которое в соответствии с профессией, с должностью им теперь было положено. И младший по бывшему военному званию руководил старшим по званию так, как будто и не было этого перекура фронтовиков, на котором как бы восстанавливались права на власть в зависимости от бывших военных званий.
И военные заслуги соизмерялись только с трудовыми подвигами, с профессиональной сноровкой, новообретенным опытом труда. И отсюда уже складывалась устойчивая долговременная репутация человека, способного прочно состыковать своё минувшее с нынешним и грядущим в единое, неразрывное целое, выросшее в нечто качественно новое в самом человеке.
Слушая рассказы своих приятелей-фронтовиков о боевых эпизодах, Григорий Петухов вспоминал, как Конюхов, Лебедев и Пугачёв рассуждали в землянке о том, с какой охотой и гордым восторгом воины предаются воспоминаниям об отчаянных боях и сражениях времен сорок первого года, благоговел перед теми, кто шёл, не моргая, на смерть, бросаясь на танки с бутылками с КС и связками гранат.
Но почему-то, когда армия получила в изобилии новую совершенную технику, и способы ведения боя усложнились, и взаимодействие всех родов войск стало решающим в такой же мере, как и культура военных знаний, говорить о новом этапе войны на отдыхе было не принято. Отдыхая, считалось, следует рассуждать только о внеслужебном, вроде как для души.
Но эта самая «душа» должна жить не только вчерашним, а сегодняшним и даже завтрашним. Почему о деловом, главном, сегодня жизненно решающем говорить только на совещаниях, на учебных сборах или изучая и прорабатывая инструкции о совершенстве воинского мастерства в новых условиях военных действий?
Конечно, как на фронте, так и здесь было много людей, подобных, скажем, Зубрикову, для которых их профессия, труд составляют истинное, главное и полное содержание жизни и главная тревога и страсть которых заключаются в том, чтобы ускоренно воплотилось в жизнь то, чего ещё нет, но что должно быть, как движение к цели, в столь же высокой мере превосходящей сегодняшнее, как сегодняшнее превосходит вчерашнее.
Только оглядываться на победу в войне и единственной её мерой соизмерять себя, и других, и всех, - значит, что же? Превращать её лишь в памятник величия, подвига, для которого достойный постамент вся наша планета. А она, эта победа, должна вечно жить в людях и, как вечно живая, всё возрастающая сила, толкать их, взывать к ним, помогать в приближении будущего и именно этим возвышать своё бессмертно живое величие, поднимающее людей на новые, ещё небывалые свершения, на такие же, как она, эта победа, всемирно-исторические во всем.
Тан примерно думал Петухов, беспокоясь, ища способа, как выразить свои мысли, или, точнее, стремясь, чтобы они вошли в те дела, которым были преданы сейчас люди завода.
19
В освобожденных от фашистов районах земля была её только искалеченной, одичавшей, истощённой, опустошённой. Она обросла буреломом, кустарником, была изрыта оползшими окопами. Дождями и ливнями вымыло из неё то, что вкладывали в неё для её плодородия. Павшая, мёртвая, она лежала, словно сражённая насмерть. Люди, приходя на пожарища, вселялись в землянки, строили шалаши, покрывая их дёрном, и, первобытно впрягаясь в плуги, старались оживить землю. В деревенских кузнях ковали серпы, лемеха, косы, лопаты, потому что землю готовили к посеву лопатами. К лопатам с короткими черенками привязывали веревки и волокли их по борозде, словно малые лемеха. Из обгоревшего кровельного железа клепали вёдра, чайники. И люди безропотны были к этой беде, их постигшей, испытывая одно всеобщее: на этой земле враг нашёл себе погибель, - и ради этого свои страдания умаляли, терпели во имя победы, во имя того, что им дано главное: вернуть обратно ту жизнь, которой они жили и без которой не мыслили жить.
Им помогала вся страна и завод, на котором работал Петухов, самым для них сейчас жизненно важным - сельскими машинами, ибо только машинами можно было ускорить возвращение и восстановление той прежней жизни, ради которой они не щадили своей собственной.
Но директор завода говорил правду. Завод не справлялся с заданием, не хватало рабочих рук, особенно квалифицированных, часть станочного парка простаивала.