Убедившись в бытовой беспомощности Петухова и даже растерянности, Соня властно взялась за их жизнеустройство, обнаружив в этом волю, ум, энергию, сноровку.
Петухов стал её подчинённым, причем малоспособным.
- Тебя твоя мать избаловала! - упрекала Соня. - Ничего не умеешь!
Поскольку это было справедливо, Петухов покорялся приказаниям Сони, чувствуя в её семейных заботах нечто такое, что нисходило на него раньше, дома, от матери.
И в любви к Соне у него прибавилось то, что испытывал благоговейно к своей матери.
И Соня, оставаясь Соней, приобрела новое во власти над ним, более глубокое, сильное, цельное, безраздельное: она вобрала его в свою жизнь, ставшую его жизнью, в той поглощающей полноте, когда сознание его все больше наполнялось тем, что было присуще и Сониному самосознанию.
Всё более проницательно и полно узнавая друг друга, дивясь своим открытиям, радуясь, а иногда и огорчаясь ими, они познавали в себе то, что доселе для них самих было скрыто или казалось незначительным, но в совместной жизни оказалось очень важным.
Они прилаживались друг к другу своими характерами, вкусами не бесконфликтно, но взгляды и привычки у них давно были одинаковые.
30
Человек уверен в том, что он лично сам пережил.
Заводскую технику Петухов знал ещё недостаточно. Но, беседуя с фронтовиками, он уловил то, что жило и в его мыслях.
В последние годы войны армия получала не только всё больше и больше техники. Но и техника эта становилась всё лучше, совершеннее, мощнее.
Что касается бронетанковых сил, авиации, то с получением новых, всё более совершенных образцов экипажам надо было периодически проходить вроде бы курсы повышения квалификации, чтобы полностью овладеть новшествами.
Техника мощно и всесторонне вторгалась в армию.
Хромированные каналы стволов стрелкового оружия значительно облегчали их чистку после боя.
Электроминоискатели, вместо шомпольных щупов, позволяли быстрее, легче и на большей площади за меньшее время обезвреживать минные полосы. С помощью сложных звукометрических и радиометрических устройств стало возможным мгновенно засекать орудийные позиции противника.
На высокий уровень поднялась инженерная обеспеченность войск.
Вся армия стала на колеса. Маневренность обрела такую скорость, что целые соединения перемещались за день на такие расстояния, преодолеть которые раньше можно было лишь за многие сутки пути. Плотность огня достигла такой мощи, что после артиллерийского и авиационного наступления пехота передвигалась по развалинам, по горячей взрытой земле, усеянной осколками, так что казалось - люди идут по земле, покрытой металлической раскаленной щебенкой.
И всю эту совершенную технику давал тыл неимоверным трудом, равным воинскому подвигу.
Но тот самый оборонный завод, который в изобилии производил новейшую военную технику, переключившись на мирную, выпускал её нынче такой же, какой она была до войны. И они, бывшие фронтовики, участвуя в её производстве, зная по войне, как превосходство в технике решает исход боя, давали сейчас стране продукцию не лучшую, чем до войны.
Конечно, станки износились, квалифицированных рабочих не хватало, завод перестраивался на производство мирной продукции, и многим приходилось переучиваться, а другим вообще надо было ещё только овладевать рабочей профессией.
Когда люди работали, чтобы победить в войне, их самоотверженность и одержимость, пренебрежение своими горестями, бедами, трудностями не знали предела. И это было самой высокой и повелительной мерой отношения человека к человеку.
Сейчас же к трудовому подвигу должно было взывать иное, то, что могло также высоко поднять трудовое рвение людей. Но говорить о том, что это должно быть, бывшие фронтовики стеснялись. И конечно, Петухов тоже.
Мирная жизнь казалась ему прекрасной!
Прежде всего потому, что никто никого не убивает. Что касается быта - скажем, жилья, - то тем, кто жил столько времени в окопах, в землянках, общежитие и койка казались чертогом и шикарным ложем. Обмундирование не изношено, значит, ещё можно в нём походить. Семейным возвращение отца, сына, брата с фронта - высшее счастье, радость, перед которыми меркнут все жизненные лишения. Питание? Вещснабжение? Так всё по карточкам, пайки, почти как по армейской норме. Жить можно!
Поэтому бывшим фронтовикам было неловко говорить о послевоенной трудности жизни.
А то, что на заводе некоторые стали слабее работать, и уже не та дисциплина, относили к неумению гражданской администрации твёрдо, властно командовать. Но вместе с тем не поддерживали тех, кто по методу вчерашнего дня грозно отдавал приказы, щедр был на взыскания, скуп на похвалы, сообразуясь только с сегодняшним днем и не чувствуя, каким он должен быть, день завтрашний.