Признался доверительно:
- Когда меня впервые поставили на обработку канала ствола скорострельного авиационного орудия, я стопками валерьянку пил, успокоительные порошки в медпункте выпросил. Сплю дома, а канал ствола снится. Будто он весь от моей фрезы в бороздах, и я в него, как лилипут, влез и воровато шабровкой борозды снимаю, а наверху, как на заводской трубе, люди стоят и на меня сверху с презрением взирают.
Переживал? А как же без этого? Начинал свою жизнь, как и ты, со втулки, а до чего дошёл - до самого высшего, нарезки канала орудийного ствола. Это, если считать по-рабочему, вершина, - значит, достиг! А вот дают новую заготовку, и не так чтобы очень сверхсложную, всегда волнуюсь, чтобы поинтересней её сработать, половчее, по-новому. Я биографию одного актера читал: признается, тысячу раз выходит на публику, а все равно волнуется, переживает. А мы не на публику выходим, а на весь народ. Как же не переживать такое? Пошибче, чем этот артист, переживаем. Только ему сразу в ладошки хлопают, а мы чем обходимся? Признал тебя коллектив, доверяет, - значит, самые понимающие тебя ценят, а не просто публика, которая не все тонкости в актерском деле смыслит, а все равно хлопает, особо если у артиста имя громкое...
Соня пытливо заметила происшедшую в Петухове перемену. Он стал как бы стесняться, когда она расспрашивала его о работе. Портрет Петухова, однако, не снимали с Доски почета, но не по забывчивости. Неоднократно Глухов сердито и раздраженно упрекал руководителей цеха в том, что они не умеют и якобы её хотят создать должную обстановку для передовика.
- Это даже политическое недомыслие! – гневался Глухов. - На заводе трудности. Была возможность примером доказать: нет таких трудностей, которых бы не мог преодолеть передовик труда!
- Он по своему разряду потолка только на втулках достиг, на новой детали едва тянет.
- Упрощаете вопрос! - рассердился директор. - Не успели ударника поднять, как мы его в глазах общественности роняем. В интересах завода, чтобы передовик был передовиком, примером! Прошу вас этим руководствоваться и доложить мне лично, какими оргмероприятиями можно обеспечить труд рабочего, имя которого стало известно и за пределами завода.
Соня чутко и страдальчески улавливала тревожное беспокойство в бегающих глазах Петухова, когда заговаривала с ним о заводских делах, и то, что он стал плохо спать, сторониться Саида Нугманова, когда тот сообщал ему радостно, как его бригада одолевает скоростные тяжеловесные плавки по методу, заимствованному из опыта сталеплавильщиков Магнитки.
И когда однажды Соня сказала, что, соскучившись, специально идёт на заводской двор, чтобы посмотреть на портрет Петухова на Доске почета, он ответил ей резко и брюзгливо:
- Значит, тебе только мой парадный портрет нравится, а не обычная моя физиономия, какой я есть на самом деле?
И в ответ на скорбное восклицание Сони понуро признался, как ему сейчас трудно.
- Понимаешь, - сипло говорил Петухов, - зашёл в сборочный, а там мои детали доводят до норматива. Никто не говорил, не упрекал, а вот получается, вроде я их тайный иждивенец, что ли. А мастер их даже похвалил.
«Молодец, - говорит. - Фронтовик, опыта у тебя нет, а справляешься».
- Откуда он знает, что ты фронтовик?
- Так газета... - промямлил Петухов. - Пришёл из редакции парень. Чего ему про втулки рассказывать? «Ремесленники, - говорю, - не хуже выполняют, работа простая, ума большого не требует». Ну он спросил про войну, я думал, для своего личного интереса. А он все это а газету, да со всякими словами красивыми! Прочел, так неловко себя чувствовал, будто своровал.
- Так там всё правда, - заметила Соня.
- Нет, не правда! - возмутился Петухов. - Получается, будто я один такой, а не все. Из моей же роты были получше, а он ни Лазарева, ни Сковородникова, ни Атыка Кегамова не упомянул. Вот и вышла брехня, самохвальство. - Сказал потерянно и жалобно: - Но ведь я такого не хотел.
- Знаю, - сказала Соня. - Я тебя такого, какой ты есть на самом деле, на фронте полюбила и сейчас люблю, и лучше всех я тебя знаю, какой ты вовсе не хвастливый, а даже очень правдивый.
- А ты больше меня правдивая. Я иногда не решаюсь тебе какую-нибудь нехорошую правду о себе сказать, - признался Петухов, - а ты всегда о себе говоришь мне все сразу.
- Чего же мне бояться? - рассудительно заявила Соня. - Мне даже нравится: я скажу о себе плохое, а ты радуешься, что я тебе такое без твоего спроса скажу. Тогда никаких тайн у нас с тобой друг о друге нет. - Произнесла даже вызывающе: - Когда ничего про себя не стыдишься сказать, как самой себе, тебе признаюсь, и даже получается, что от этого ты мне ещё ближе, что ты такой единственный, который про меня все знает, что я сама знаю, переживаю, чувствую. - Сказала задумчиво: - Я даже не думала, что такой откровенной с тобой стану. - Спросила тревожно: - А может, это неправильно, что я такая сейчас? И ты все плохое во мне запомнишь, а все хорошее когда-нибудь позабудешь?