В первый год войны, будучи командиром расчёта 45-миллиметрового орудия, он принял бой на железнодорожном переезде с танками противника. Танки без риска порвать гусеницы на железнодорожных рельсах не могли обойти батарею с флангов и вынуждены были атаковать её в лоб на самом переезде.
После трёх суток боя Пугачёв с оставшимся полуживым подносчиком продолжал вести огонь, чёрный от копоти, угоревший от порохового газа, оглохший, бешеный в своей ненависти, в рваном окровавленном обмундировании, он пришёл в такое исступленное состояние, что, когда подошли свои танки и открыли по машинам противника огонь и командир части, выйдя из танка, бросился к Пугачёву, чтобы обнять, Пугачёв крикнул на него злобно и сипло: «Чего надо? Подавай!» - и кивнул на разбитый зарядный ящик, у которого сидел на корточках обессиленный подносчик с вытекшими от ударной волны глазами и держал на согнутой руке снаряд, как грудного младенца.
После госпиталя и высокого ордена Пугачёва в соответствии с его прежней мирной должностью назначили начальником вещснабжения, что он расценил как личное оскорбление и был вполне удовлетворён, когда после эпизода на батарее, уже иного характера, его снизили на батальон.
К Петухову Пугачёв относился снисходительно.
- Ты уже ротой командуешь, но воюешь как бухгалтер.
- Почему как бухгалтер? - спрашивал Петухов.
- А потому! - резко говорил Пугачёв. - Я тебе приказываю: доложить, как выполнили задачу! А ты вякаешь: Семенов ранен, у станкового кожух пробит и ещё какие-то повреждения, у санинструктора кончились ампулы с противостолбнячной жидкостью. Разве так докладывают?
- Я же вам сказал: на указанный рубеж вышли.
- Значит, первое - задачу выполнил! Второе - потери противника? Трофеи? А ты о чем лепетал?
- Не лепетал, а требовал Семёнова в санбат отправить, новый кожух на пулемёт получить или хотя бы оружейного мастера, и ребята легко раненные могут микроб столбнячный себе занести - вот что мне тогда главное было.
- Не бухгалтер, а даже счетовод! - презрительно сказал Пугачёв. - Да ты на меня глазами не скалься. Воевал хорошо, знаю. Но пойми простое и ясное как день. Ты мне докладываешь - уничтожено столько-то противника, трофейное оружие такое-то, боеприпасы. Я докладываю в полк, полк - в дивизию. А дальше что? Дальше команды: «Наградить! Отметить! Объявить!» Честь не только тебе - всему батальону, полку и так далее. Ну, понял?!
- Понял, - равнодушно согласился Петухов и спросил: - Значит, Семенова представите?
- Ты, случайно, не из пионервожатых? - осведомился Пугачёв.
- Нет, а что?
- Уж очень шибко идейный. А ведь люди, которые сейчас воюют, они те же самые, что до войны жили, и на войне со всякой всячиной, как и до войны.
- Неправда, - сказал Петухов. - На войне человек становится лучше, чем он был.
- Или хуже, - сощурился Пугачёв.
- Значит, раньше такой только скрывал в себе плохое, а на войне плохое не скроешь. Человек тут перед всеми наружу.
- Скажи пожалуйста, как глубоко копает. - Пугачёв задумался. - Хотя, может, и так. А про меня что скажешь?
- Вам хорошее про себя надо знать или плохое?
- Если ты такой принципиальный, валяй про плохое.
- А можно?
- Приказываю!
- Знаете, товарищ комбат, вами бойцы восхищаются, но почему-то не очень любят.
- А я не девица, не барышня. - Мощная шея Пугачёва побагровела, он нетерпеливо произнёс: - Подлаживаться, искать себе симпатии поблажками не собираюсь.
- Вы очень храбрый, и бойцы знают, вы храбрый, но когда вы только это перед ними подчеркиваете, получается вроде того, что вы считаете их недостаточно храбрыми, а это неправда, и поэтому обидно.
- Постой, постой, как ты сказал?
Выслушав снова Петухова, Пугачёв произнёс протяжно:
- Интересно получается. За то, что командир смелый, они обижаются, будто это им в упрек за несмелость. Так, что ли?
- Смелость - хорошо. Смелость бывает и в том, чтобы не побояться людям показать, что ты боишься, как и всякий человек, зря, без пользы погибнуть, что жизнью дорожить надо своей и, значит, бойцовской. Тогда люди такому командиру больше, чем себе, верят и не боятся погибнуть, выполняя его приказ, - горячо говорил Петухов.
- Ну и ну! Стихов не пишешь? Да ты не сопи так, будто противника обнаружил в поле своего зрения.
Пугачёв тряхнул блестящими волнистыми русыми волосами.