Конюхов говорил страстно, а сам ёжился, сутулился, будто обвиняя в чем-то самого себя.
- Сама жизнь, развитие военного дела требуют всемерно совершенствовать инициативу и самостоятельность офицеров. Это достигается как самовоспитанием, так и соответствующим руководством, а вы, товарищ лейтенант, когда мы с вами обходили позиции, давали указания, обнаруживающие у вас глубокие практические знания... на уровне сержанта, старшины, взводного, но не командира роты. - Произнёс извиняющимся тоном: - Может, на многих солдат ваш фронтовой опыт и произвёл хорошее впечатление, но не на подчинённых вам командиров. Одним вы внушили, что и без них доглядите любое упущение, а для других это было равнозначно недоверию. Вы поймите, если наша армия в целом ныне овладела стратегической инициативой, то это означает также и то, что во всех подразделениях армии стоят уже опытные командиры, способные проявлять личную инициативу, и они могут уверенно действовать в любой обстановке. Те же, кто имеет изъяны, профессиональные, моральные, психологические, те неизбежно следуют шаблону, их военное мышление сковано, лишено творческого дерзания, и, значит, они не соответствуют общему уровню, достигнутому нашей армией в ходе войны, и, конечно, идейному духовному качеству нашего солдата, в общем, советского человека.
Заявил гневно:
- Кто не поймёт этих глубоких качественных изменений в армии, тот, хоть и на фронте, уже не воин.
Петухов даже с воодушевлением готов был признать правоту слов Конюхова, но тревожило то, что слова Конюхова, метко падающие на него, Петухова, как бы рикошетом били и по Пугачёву.
И, словно угадывая, отчего в замешательстве Петухов, Конюхов заметил:
- Комбат Пугачёв - яркая личность, и такие, как он, внушают к себе, я бы не сказал - симпатию, скорее подчинение, что ли, недюжинной его натуре. Но, мне думается, подлинный руководитель - это человек, способный смело вызывать у других лучшее, а не затмевать их своим превосходством, даже если для этого понадобится особая смелость, не выявлять своего превосходства. Пока на это нет особых причин.
Сказал задумчиво:
- В сущности, если рассмотреть армию сверху донизу, она вся состоит из руководителей разного ранга и достоинств, среди солдат есть опытные фронтовики, которые руководят пополненцами, но и среди пополненцев есть люди, достоинства которых дают им право быть тоже руководителями своих же товарищей. - Твёрдо заметил: - Кто сам трудится ответственно, организованно, напористо, проявляет самостоятельность, инициативу, тот быстрее воспитывает эти качества и у подчинённых. Это лежит в основе жизнедеятельности нашего народа, это же воплощено и в армейской жизни.
- А как же подвиг, героизм?! - воскликнул Петухов.
Конюхов улыбнулся застенчиво и сказал:
- Вот то, что люди армии в нечеловеческих условиях войны продолжали воспитывать в себе и в других эти высокие, всесильные человеческие качества, воплощая их в военное дело, - это подвиг. Героизм - мировоззрение народа, его исторический опыт, если хотите - идеология. Путём всенародного подвига - достижение высшей исторической цели во имя всех людей.
- Ну не все же герои.
- Способность к героизму заложена в человеке, нужно только отыскивать пути к раскрытию этой способности. Ключ к этому - сила примера. А он выкован из металла идейной убежденности наших людей, их единомыслия в главном. - Конюхов спросил: - Вот вы знаете, что явилось одной из причин ненападения на нас в своё время крупных империалистических держав, готовившихся напасть? Челюскинская эпопея! Тот героизм, который проявили тогда наши люди самых негероических профессий. Разведки генеральных штабов этих держав на основе анализа челюскинской эпопеи дали заключение о том, что наш народ сплочён и способен к массовому героизму. То есть расценили это как массовую духовную боеготовность советского народа. Что так высоко подтвердилось вот в этой войне с фашистской Германией.
- Здорово! - воскликнул Петухов. - А мы бегали на реку в ледоход, играли в челюскинцев...
- Вот видите, - сказал Конюхов. - Это было тогда вашей потребностью в героизме. А теперь для вас это осознанная необходимость.
И сейчас, сидя у амбразуры дота, опираясь на стол для крупнокалиберного пулемёта, сколоченный из толстых досок, возле которого стояла снайперская винтовка - сам снайпер вышел покурить на воздухе, - прислушиваясь к взрывам падающих снарядов и просматривая местность, Петухов соображал, как будут складываться все моменты боя.