- Опять ты меня перебил, -досадливо поморщилась Соня. - Я про своего отца тебе сказала, чтобы ты понял, какое у меня к тебе чувство хорошее было, когда ты меня всю вытер от грязи, одел. Помнишь, я сама не могла сразу одеться? И такое у тебя при этом лицо было, что мне плакать хотелось, не оттого, что вся застыла, а оттого, что ты такой добрый и хороший. Понял?
- Никакой я не добрый, - нахмурился Петухов, - и вовсе не хороший. Думаешь, так вот просто было на тебя, когда ты без всего, глядеть? Неправильно я на тебя тогда уставился, ну и разозлился.
- На меня?
- На себя, на кого же ещё!
- И всю дорогу злился?
- Нет, потом просто устал, тащил, и всё - ничего уже ни про тебя, ни про себя не думал.
- А в губы зачем дул, когда я обеспамятела?
- Обалдел. Надо бы искусственное дыхание, все равно как утопленнику, и для согревания тоже. Но сам ослабел, чтобы твоими руками ещё махать. - Спохватился: - А если ты без памяти, откуда знала, что я дул?
- Все равно как во сне все чувствовала.
- Ну тогда ничего, лишь бы не притворялась. Да и не могла притворяться, я сердце твоё слушал, шевелилось еле-еле.
- Сквозь гимнастёрку слушал?
- Не помню, - сказал Петухов. - Да и какое это имеет значение? Выжила - и точка.
- А потом как ты обо мне думал?
- Когда потом? В отряде, что ли?
- Нет, вернувшись в часть. Только по-честному, - потребовала Соня.
- Ну вот ещё, - смутился Петухов, - что я, обязан тебе исповедоваться?
- Обязан, - твёрдо заявила Соня. - Если ты боишься, так я сама скажу про тебя всё.
- Ну зачем же ты! Пожалуйста, я не скрываюсь. Верно, переживал, думал - увижу снова или не увижу. Не для чего-нибудь, а просто так. Ну и выдумывал всякое такое, чтобы красиво с тобой встретиться. Получилось вот, - обвёл себя руками, - весь вывалянный в глине, бревнами зашибленный, в шишках, синяках. И хоть бы в бою, а то так, от случайного попадания завалило, как крота в норе.
- Ну это и так видно, - перебила Соня. - Мыслить ты же можешь нормально.
- Сотрясение мозга не получил. Хорошо, каска выручила.
- Говори прямо, рад, что я пришла?
- Ну, всё-таки рад.
- Почему «всё-таки»?
- Хоть вид у меня хреновый, но ты не придаёшь этому особого значения. Поэтому «всё-таки»...
- Но ты понимаешь? Я тебя хотела видеть, я сама хотела. И хотела тебе сразу всё сказать, как хотела и хочу, чтобы ты был таким, о каком я все время думала.
- Откуда я знаю, что ты обо мне придумала, разве отгадаешь?
- Если человека любят, то в нём всё отгадывают, всё, - решительно объявила Соня.
- Это как в «Анне Карениной» Левин с Нити по буквам все отгадали, - усмехнулся Петухов. - Читал, помню. Но сейчас обстановка другая, война, а до мира ещё воевать и воевать. И нужно себя только на это нацеливать, а ни на что другое...
- Неправда, - сказала Соня. - Воевать можно и за то, чтобы сбылось самое лучшее, чего ты и себе хочешь. - И добавила не совсем уверенно: - И другому тоже. - Спросила. - Ты о после войны мечтаешь?
- А как же! Мать и сестренка ... Конечно, я им сейчас помогаю своим аттестатом. Но для них главное, что я пока живой.
- - И для меня главное - ты, - сказала Соня, встала и произнесла твёрдо: - Запомни, что я сейчас сказала, может, это я на всю жизнь так решила. - Пообещала: - Я ещё к тебе приду и буду приходить, понял?
17
Петухова зачислили в команду выздоравливающих, и не столько по состоянию здоровья, сколько по настоянию Пугачёва, который заявил:
- Он же из заживо захороненных выскочил, это ещё ничего её значит, если кости целые. Вы ему психологическую устойчивость восстановите, а то будет при каждом разрыве шарахаться. По себе знаю, тоже заваливало, а как в санбате отдохнул, развлёкся - полный порядок...
Соня приходила к Петухову оживлённая, весёлая, вдруг похорошевшая, как ей говорили подруги-связистки, ещё не догадываясь, почему в ней объявилось столько доверчивой приветливой общительности, женственности. Ведь до этого она отличалась ершистостью, недоверчивой настороженностью и, когда с ней откровенничали, говорила брезгливо:
- Не люблю я бабского слюнтяйства, неужели нельзя без этого? Тебя что, пустили на фронт только для того, чтобы тут замуж выйти? ..
Только капитан Лебедев сразу отгадал причины радостного цветения девушки, сказал ей сухо:
- Я приказал от дежурств тебя, Красовская, временно освободить. - Пожевал губами, добавил: - Для отдыха.
- Значит, ждать задания! - обрадовалась Соня.
- Там увидим. - Поманил ближе к себе, спросил: - Если б ты от контузии заикой стала и глаз ударной волной вышибло, как ты к этому отнеслась бы?
- Не знаю, - сказала Соня.