- Надо знать! - сердито приказал Лебедев. - Во всяком случае, быть уверенной, без такой уверенности лучше и не встречаться. - И ушел, сутулясь, как всегда, глядя себе в ноги.
Обычно они ходили в лес, прогретый солнцем, пронизанный зеленым свечением листвы.
На поляне садились на поваленное дерево. Кругом высокая трава в пахучем многоцветье и высокое светлое небо.
- Можно, я разуюсь? - спросила Соня.
- Не на службе, чего спрашиваешь?
- А вдруг тебе неприятно, что я босая?
- Чего ж тут такого - ногам отдых.
Вытянув голые ноги, она пошевелила пальцами. Петухов наклонился, внимательно глядя.
- Смешно: как крольчата беленькие ушками шевелят.
Она смущенно поджала ноги и, благодарно взглянув на него, засмеялась:
- Крольчата! А я боялась. От портянок мозоли видал какие!
- Бедненькие, - сказал Петухов, - такие маленькие, скорченные и пораненные.
- А ты откуда знаешь, что я была раненая?
- Ну, ещё там, у болота, заметил рубцы здесь и здесь.
- А говорил - ничего не видел.
- Только ранения, и тогда мне стало тебя ещё больше жалко.
- Это когда узел бомбили, меня осколками шарахнуло, а на проводе штаб армии, я и испугалась кричать, что ранена, ну и держалась. Потом Лебедев вскочил, быстро вспорол ножом гимнастёрку и сразу индивидуальными пакетами всю меня обвязал. Он ловкий, привык в разведке на все руки. Хорошо, лицо не задело или, допустим, глаз. Что тогда?
- Хуже нет, когда глаза ударной волной вышибает, - рассудительно заметил Петухов. - У меня вот у лучшего первого номера станкового оба глаза на щёки выбило, а он ещё долго огонь по памяти вел. Прощаясь с ним, плакали ребята. Раз он не видит, чего же тут скрываться, что плачут.
- А если б со мной так? - спросила Соня.
- Ну и что? - сказал Петухов. - У меня мать хорошая, и сестра тоже, побыла б с ними, пока я вернулся. Что тебе интересно, я бы смотрел, рассказывал и книги вслух читал. Все обыкновенно... Как же иначе в таких случаях?
- Да ты что? Уже мной распоряжаешься?
- Не распоряжаюсь, а раз здесь вместе, то почему бы и потом не быть вместе, как по-настоящему полагается.
- Ты что? Жениться на мне решил?
- Почему жениться? Просто так, по-товарищески, - смущенно пролепетал Петухов. - Зачем я буду так твоим горем пользоваться, только потому, что ты нашей семье доверилась?
- А если я в тебя влюблюсь за это?
- Я, конечно, не возражал бы, - степенно сказал Петухов. - Но неправильно получится, если только за это. Вроде как только благодарность за вполне нормальную фронтовую дружбу. - Осведомился подозрительно: - Может, ты со мной тут встречаешься тоже только вроде как из какой-то благодарности? Так это мне не нужно.
- А чего тебе нужно?
- Ну просто так, чтобы ни из-за чего особенного, - сказал он, с трудом подбирая слова. - Вот я тебя первый раз увидел и как будто сразу стал другой оттого, что тебя увидел. Словно от тебя дохнуло, я даже не знаю чем, просто счастьем. Поняла?
- Поняла, - сказала Соня. - А когда я тебя первый раз увидела, у меня ничего подобного не было. Ну младший лейтенант, может, даже и симпатичный, но так себе, обыкновенный. А потом, - она закрыла глаза, откинула голову и повторила: - А потом, потом поняла, что ты не только хороший, а даже единственный. И не просто потому, что ты такой есть, а потому, что ты был такой оттого, что именно я с тобой была. - Заметила строго: - Не перебивай, я вслух думаю. Значит, ты ко мне ни за что, а я к тебе именно за что. Вот. Видел, какая я? Не просто, а за что. И считаю это самым правильным и более настоящим, чем у тебя. Тебе не понравилось? - Она строго оглядела его. - Но это правда.
- Смешно, - усмехнулся Петухов. - Я вот тебя ждал и все слова придумывал, ну, какие на свиданиях говорят. А получилось все по правде и лучше.
- Хочешь, я тебя поцелую? - спросила Соня, серьезно глядя ему в глаза.
- Хочу! Но, может, не надо, - сипло произнёс Петухов, признался: - Мне даже снилось такое. Но, понимаешь, получается - пошли в лес, чтобы целоваться.
- А мне всё равно.
- Я же для нас беспокоюсь, чтобы потом самим неловко не было, от самих себя неловко. Так вот сразу...
- Глупый ты и грубый, - вздохнула Соня, - ты даже не заметил, что меня оскорбил. Давай лучше походим.
Они шли рядом, Петухов вежливо нес сапоги Сони с вложенными в голенища портянками, она шагала босиком.
И вдруг Соня, охнув, со стоном опустилась на землю, ухватила ногу, в которую вонзилась колючка, в глазах её появились слезы.
- Больно. Смотри, даже кровь.
- Я сейчас, сейчас, - говорил Петухов, присел и, взяв её ступню в руку, ухватив ногтями, выдрал колючку.
- Покажи, - потребовала Соня, и приблизила к нему своё горячее, мокрое от слез лицо, и тут же торжествующе объявила: - Ты же целовался, целовался, эх ты - тип! - Встала и, глядя на него, сконфуженного, спросила строго: - Значит, можно, да? - Положила на плечи ему руки, закрыла глаза.