Петухов осторожно поцеловал её в уголок рта, ощущая губами, как вздрагивают её губы.
- Нет, - хрипло сказала Соня. - Руки, руки убери! - И затем, отступив на шаг, осмотрела его так внимательно, словно впервые увидела. - Может, я и буду жалеть, но ещё больше буду жалеть, если все у нас будет сразу. Ты понял? - спросила она.
- Я думал, ты сильнее рассердишься, - робко сказал Петухов, - а ты вот не сердишься.
Потом они снова вернулись к дереву, на котором сидели прежде, и, усевшись тесно рядом, стали говорить уже с несдерживаемой жаждой, говорить о чем попало. Соня потрогала култышку на укороченном пальце левой руки Петухова, сказала:
- Смешно, как куцый хвостик собачки.
- Это мне попало, когда ещё солдатом был, - объяснил Петухов. - В первом же бою попало. Заскочил в траншею, а он меня прикладом хотел по голове, я и заслонился винтовкой, ну он мне два сустава на пальце и отбил, как топором все равно.
- Больно было?
- Не больно, а стыдно, что растерялся, в испуге от него винтовкой заслонился, вместо того чтобы штыком.
- А ты его убил?
- Нет, товарищ выручил, а я, как идиот, только на пальцы дул, ошалел от боли и дул, и винтовку свою выронил.
- Зачем же ты про себя плохое мне рассказываешь?
- Но ты про палец спросила. Так что ж, я врать должен?
- Про тебя говорят - ты храбрый.
- Не храбрый, а привык, выучился.
- Только и всего?
- Нет, почему же? Как все, так и я.
- Капитан Лебедев говорил - у тебя рота лучшая. Почему лучшая? Потому что ты хорошо командуешь.
- Командуешь! - иронически произнёс Петухов. - Если только командовать, так для этого ничего не требуется, кроме горла. Приказ отдать, зная, что каждый знает, как его выполнить, - вот это другое дело. А рота у меня лучшая, потому что в ней самые лучшие люди собрались.
- Значит, и ты лучший?
- А я от них набрался. Смотри, на каких повезло. Вот, скажем, Егоров, ручной пулемётчик.
- Ручной - вроде как прирученный.
- Ну, не так сказал. Ты слушай. Он уже пожилой, и жена у него пожилая. А он ей письма стихами пишет. Я его спрашиваю: «Может, вы вообще писатель? Так в дивизионку что-нибудь дайте». А он говорит: «Так соскучился, что нормально уже писать не могу, только стихом, от большого чувства». На огневой хладнокровней его нет. Подползу, спрошу - как с огнеприпасом? Всегда точную цифру назовет, сколько патронов израсходовал. И всегда у него на учёте скорость ветра, влажность, видимость. С умом воюет. И мне велит после войны обязательно учиться! На свою специальность зовет, в агрономы. Окопы копаем, он тоже, как все, копает, но причитает: «плодородный слой портим», - даже просил этот плодородный слой отдельно отгребать, а тот, который из глубины, тот на брустверы. Вот как к победе человек готовится. По-хозяйственному твёрдо.
- А ты стихи писать можешь?
- Не пробовал.
- А я пишу.
- Лирические?
- Ну да, про любовь. - Спохватилась: - Но только вообще, не кому-нибудь:
Петухов произнёс мечтательно:
- Хорошо живым быть. Я вот не задумывался, как это приятно, а теперь понимаю, как это здорово! Вот сидим мы с тобой, всё такое красивое - деревья, трава, жуки ползают, и ты во всём этом самая красивая.
- Получше жука?
- Ну что ты, в самом деле! Понимаешь, а делаешь вид
- Ну не буду. - И она коснулась своей щекой его щеки.
- Я вот лежал в доте заваленный, - хмуро сказал Петухов. - Очень даже некрасивая смерть - задохнуться в глине. Думал, откопают, а я мёртвый. Все равно как из могилы покойник. И вдруг ты меня такого увидела б. Даже смотреть неприятно: во рту, в глазах, в ушах глина. И, наверное, рожа была бы синяя, как у удавленника. Ну и очень сожалел, что не от пули накрылся.
- Ну что ты такое несешь, даже слушать противно! - возмутилась Соня.
- Ты потерпи, дальше скажу. Лежал я, дышал через ствол винтовки, а про тебя думал. В этом главное! И, по-честному говоря, соображал: если вызволят, скажу тебе потом, что такие обстоятельства, а я о тебе думал. Считал - не поверишь!
- А я верю.
- Ну вот, я тоже и про это думал, что ты такая прямодушная, что поверишь, и решил не говорить.
- Но сказал же.
- Когда? Когда я тебе теперь чего угодно могу говорить, без всякого предварительного продумывания, как будто сам себе говорю. Знаешь, как это здорово, что такое может быть!
- И я буду стараться с тобой так говорить, словно сама с собой, - заявила Соня. - И это уже такое, что остальное все меньше значит...
18
Лебедев пришёл в медпункт. Внимательно оглядев Петухова, сказал снисходительно: