И та бережная вынужденная скупость на мощные огневые средства, с какой велись бои в первый год войны, существовала в сознании Пугачёва, и вызов их он воспринимал как призыв о помощи, а не как разумное использование того, чем армия обладала теперь в изобилии, и перед каждым командиром отчетливо встала необходимость умело овладеть этим могуществом огня и металла, а не только духовным могуществом солдат, способных совершать, как всегда, величественные подвиги отваги и героизма.
Поэтому не случайно разгорелся спор Конюхова с Пугачёвым о сорок первом годе, и Конюхов озабоченно думал, сумеет ли Пугачёв преодолеть в себе то, что могло опасно выступить против самого комбата Пугачёва.
23
Пугачёв выслушивал советы Конюхова всегда внимательно, но редко когда ими пользовался.
- Мой принцип какой? - говорил Пугачёв, не то усмехаясь, не то щурясь на свет. - Не выпендриваться. Если мыслей глубоких нет, ну что ж, соображения имеются. Вот ты, Конюхов, душестроитель. Такая у тебя по твоей склонности специальность, к каждому ты пристаёшь, чтобы получше был. Каждого ты, как банщик, отмыть желаешь, чтобы он чистенький, светленький был. Копаешься в моих людях, найдешь экземпляр бесподобной душевной красоты и восхищаешься, как картиной, и от меня требуешь, чтоб я им любовался. А ты пойми! Если я хорошего солдата не хуже тебя знаю, то что делаю? Этому хорошему, как самому надёжному, первому приказываю быть там, где всего опаснее. Ясно? И чем он лучше, тем мне тяжелее, когда я его теряю. Ты это понять можешь? Ты вот утверждаешь: сейчас мы должны жить не двумя временными измерениями - прошлым, настоящим, а главное, по- твоему, - будущим. Так ведь умереть, когда вот она на носу, победа, - страшнее. Да ещё раздразнённым будущей жизнью всех сроднившихся, как никогда, на войне в этаком прекрасном братстве.
Мне же после всех этих твоих посулов в бой солдат вести - в смерть. А ты им внушаешь: как жизнь хороша, и жить будет хорошо, и каждый будто из нас бесценное для всего человечества сокровище! Вот и будет каждый себя беречь - как все равно банку с вареньем, а нам ещё воевать.
- Воевать! Но за что? За свою землю, за свою жизнь! Но ведь теперь мы способны принести многим другим народам освобождение. И многие освобождённые нами страны станут другими. Кто там придёт к власти? Народ. У них такая же революционная ситуация будет, как у нас в Октябре.
- Так ты что? Лозунг подсовываешь, как в гражданскую: «Даешь мировую революцию!»
- Ну зачем ёрничаешь! Сам знаешь, коммунисты в этих странах, антифашисты - основа сил Сопротивления, вот кому народ верит и доверит свою судьбу. Значит, свершатся революции. А для советского человека народная революция - это такое же священное, как Родина.
- Ну ладно, по этой линии воодушевляй, не возражаю, - снисходительно согласился Пугачёв. - Но вот зачем всем внушаешь, что каждая личность нечто такое исключительное?
- Во-первых, по этому самому, о чём сейчас говорил, а во-вторых, мы недавно из всех частей отчислили - и у тебя тоже - значительный контингент на восстановительные работы в Донбасс и в другие разрушенные фашистами индустриальные центры.
- Обобрали, - хмуро сказал Пугачёв. - Лучших забрали. - Бросил зло: - С вами навоюешь!
- В подразделениях иначе рассуждали. Солдаты в этом увидели самый реальный признак близкой победы - раз. То, что страна такую силу набрала, что уже теперь занята тем, чтоб мирную жизнь налаживать, - два. И главное - верят они в возросшую силу армии, и поэтому каждый боец на себя принял обязательства - за ушедшего на восстановительные работы товарища в бою за двоих себя показать. Такой почин развернулся, как в тылу, во фронтовых бригадах брали обязательства за себя норму дать и за своего товарища, ушедшего на фронт.
- Для вас, политотдельцев, любой почин как сахар, будете теперь его обсасывать, хвалиться, а о том, что в каждом подразделении лучших фронтовиков забрали, пусть командиры их плачут.
- Так ведь на этом какие свои лучшие качества оставшиеся бойцы показали! Ты это учитываешь?
- Лучшие, - усмехнулся одной щекой Пугачёв. - У меня вот Сковородников лучший бронебойщик, а кто он, если по-твоему, по-человечески? Шкура, барахольщик, хамло. Требует, чтобы ему за каждый подбитый танк платили, как всё равно пилоту за сбитый самолёт, в вещмешке у него ножи-вилки-ложки, и даже кастрюли где-то набрал. Соврал - шинель пропала, выдали, а оказалось - та у него в мешке свернутая на самом донышке лежит. Отделённый командует, а он ему: «Не для тебя воюю, а для себя, сам знаю, чего делать. твоё дело начальническое - позади, за нашими спинами». Жалуются на него, а мне - хрен с ним, пусть шерстью зарос, зато больше всех танков наколотил и ещё наколотит. Вот тебе и не чистенький... Зато в бою - гвоздь, надёжный.