- Оленька, ну что ты так про себя несправедливо! Ты лучше в сто раз Нелли. Она, понимаешь, как все равно статуя симметричная и поэтому только прохладная своей красотой. А ты! На тебя посмотришь, и не только нежность, благоговение - вот хочется сердце своё оторвать и тебе отдать.
- За то, что покалеченная?
- Неправда! Ты же вся светишь нам тем, что ты такая.
- Ну какая?
- Ну любишь так, чтобы себя не щадить, а на это способны только самые лучшие люди. И Лебедев это знает лучше всех, что ты самая лучшая.
- Он тебя просил так сказать?
- Понимаешь, когда такой, как он, унижается до такой просьбы, что это для него значит?
- Ну хорошо, молчи, - попросила Кошелева. Потом сказала: - Во сне я много-много говорю, и снится, будто говорю нормально, совсем не заикаюсь.
- Контузия пройдет, и все будет хорошо, - успокоила Соня. - Но мне даже нравится, когда ты говоришь немного нараспев, даже красиво.
- Мне в госпитале советовали - нараспев, а то вначале схватит спазм, как костяным кольцом сдавит горло, и не то что четверть слова не выговорю - дышать нечем.
- Досталось тебе...
- В госпитале я даже не считала себя раненой, там так другие мучаются, так мучаются.. И, понимаешь, уходят потом на фронт, и снова воюют. То место, где глаз был, даже не болело, а меня в госпитале держали, от контузии лечили - ванны, массаж, гимнастика. Словно в санатории. - Внезапно спросила:- А ты своего лейтенанта Петухова сильно любишь?
- Ну как тебе объяснить, - помедлила Соня. - Не просто сильно. Вначале я только боялась лететь в тыл и только думала о том, как это страшно - лететь в тыл, и даже на него внимания не обращала. Но он такой простой, прямодушный и вёл себя так, словно ничего особенного, будто мы только попутчики куда-то, а когда самолёт упал, он, ну, так со мной обращался, как с сестрой, что ли, а потом вдруг я почувствовала, что он самый-самый близкий, и, когда он понял, что я это почувствовала, он таким хорошим был, даже будто испуганным, и от этого ещё ближе стал. А дальше все так: когда скарлатиной болела, и чуть не умерла, и благодарна была, что тебе не дают умереть, и лучше б умереть, чем мучиться, - видела его, и помнила плохо, и думала: не запомню, - в партизанском отряде температурила, и все как в бреду. Выздоровела и все больше и больше о нём думала, прямо как наваждение, и все лучше о нём думала, все сильнее, а когда снова встретились, оказалось, что он и похуже и получше, чем тогда мне казался.. Ты поняла? Я так нескладно... но я хочу, чтобы ты, если и не поняла, хотя бы немного почувствовала, что я переживала.
- Я всё-таки поняла, - живо сказала Ольга.
- Я ему тоже рассказала так же нескладно, что тогда чувствовала, и он тоже так же нескладно рассказал, что тогда чувствовал, но для нас обоих это означало такую близость, что все другое даже меньше значит, - горячим шепотом призналась Соня. - И теперь я ему верю на всю жизнь.
Далеко на западе закопошились в небе белёсые световые полосы прожекторов, простёрлись пунктиры трассирующих пуль, затем заклубились разрывы зенитных снарядов в сухих искрах раскаленных осколков, и глухо, мерно, словно барабанные тупые удары, стали рваться бомбы, в жёлтых отблесках пламени, все постепенно разгорающегося.
- Наши бросают, - сказала Ольга.
- Ночники, - согласилась Соня, - а мы пойдем досыпать.
Ольга усмехнулась:
- Приятно спать, когда там им дают жару - за Ленинград, за всё.
Перед входом в землянку они сняли сапоги, и, шагая осторожно в темноте, нащупали свои места на нарах, и улеглись, накрывшись поверх тощих одеял шинелями с расстегнутыми хлястиками.
- Соня, - спросила Ольга, - а ты действительно правду сказала, что я ещё ничего и даже не сильно противная с левой стороны, когда без чёрной повязки?
- И справа, и слева, и со всех сторон ты замечательная, - сонно и вяло произнесла Красовская и приказала: - Спи!
28
А в это время в ночном небе летел на У-2 капитан Лебедев вдоль железнодорожных путей, над территорией, занятой противником, и, склонившись с борта самолёта, пристально глядел на землю, высматривая вспышки сигналов тех, кто был заслан им сюда и должен был начать вместе с партизанами «рельсовую войну» тогда, когда фронт перейдет в наступление. А сейчас с погашенными огнями там полз эшелон, словно гусеница, и скрылся в переплётах моста, который предстояло разрушить тем, кого знал Лебедев.