Временами пилот сбавлял газ, и тогда самолёт планировал в воздухе.
Над лесом самолёт стал снова круто набирать высоту. Лебедева мягко прижало к спинке сиденья, и перед лицом стало совсем близко небо. Чистое, просторное, светящееся. И Лебедева вдруг охватила такая жажда жизни, желание видеть её, Олю, и он сказал пилоту фальшиво, небрежно:
— Клади курс до дому. У меня всё. Все точки на месте.
Лётчик отжал рычаг управления, и самолёт скользнул, низко прижимаясь почти к самым вершинам леса, и от близости к земле казалось: с огромной скоростью самолёт устремился к светлеющей заре на небосклоне. И никогда так не боялся Лебедев погибнуть, как сейчас, страшился, как бы огонь зениток или ночник не сбили его в атом полете.
Он был весь переполнен настигшей его здесь, в небе, жаждой счастья. Откинувшись на спинку сиденья, он смотрел в небо, в звёздное свечение, и улыбался так простодушно и робко, как никогда не улыбался в последние годы. Да и вообще никто не видел у него такой улыбки, застенчивой и кроткой.
А самолёт вдруг словно вспыхнул в холодном едком огне взявших его в клещи прожекторов, и снизу беззвучно потянулись пунктирные нити трассирующих пуль, и гулко в черных клубах огня и дыма стали рваться снаряды. И в сапоге стало сыро и мокро, и самолёт стал метаться, как израненная птица, и потом, словно падая, ринулся ещё ниже и ниже. Всё это заняло, может, несколько секунд, но Лебедев по-прежнему неотрывно смотрел в небо, не желая расставаться с тем ощущением радости жизни, которое оно породило...
Когда пилот посадил машину на полевом аэродроме и вместе с бортмехаником и дежурным хмуро оглядывал пробоины, Лебедев выбрался из кабины и, хлюпая кровью в сапоге, прихрамывая, пошёл в медпункт.
Рана оказалась незначительная, после перевязки он сказал сердито санинструктору:
- А сапожок вы мне повредили, даже не по шву вспороли. Разве так годится? Испортили сапог.
Но говорил он это так просто, для порядка, испытывая радость, что жив, и также для порядка пилот бранился с бортмехаником, который утверждал, что машина вся изрешечена, и пилот настаивал, чтобы завтра к вечеру она была обязательно в полной готовности.
Прежде чем сесть в помятую «эмку», Лебедев ещё раз посмотрел на небо, но с земли оно уже казалось таким беспредельным и упоительно близким. Лебедев сел на заднее сиденье и вытянул повреждённую ногу. Пилоту велел сесть рядом с шофером.
Пилот сказал:
- Выходит, товарищ Лебедев, скоро не полетим.
- Самолёт починят, - отозвался Лебедев.
- Я про вашу ногу.
- А что? Нога как нога, - и Лебедев даже поднял ногу, не морщась от боли. - Надену просторный кирзовый сапог, и порядок.
Уже светало, когда они приехали в штаб.
Как всегда, Лебедев перед сном побрился, так как утренние часы строго берёг для работы. Потом он сидел на койке и долго вглядывался в тусклую фотографию, лежащую у него на ладони, дубликат, взятый из дела рядовой военнослужащей О. И. Кошелевой, и снова его лицо обрело кроткое, растерянное и даже жалобное выражение, которого никто никогда ни при каких обстоятельствах у него не видел...
На следующий день Лебедев, прихрамывая, пришёл на узел связи и, как всегда с шуточками, сказал:
- Привет от футболиста! - И, кивнув на ногу, пояснил: - Подковали старика.
Нюра подскочила к нему и решительно потребовала:
- Когда? Ночью? Ближе к утру? Да? - Крикнула: - Что? Вот вам, пожалуйста! Живой, живой, потому что стучали костяшками.
И, показывая на Ольгу, заявила:
- Она вас видела, и в крови, и полумёртвого, и даже совсем мёртвого, и так страшно кричала во сне, что просто всем ясно стало, как любит, раз даже во сне отгадывает, что с вами. Совсем как рыбацкая жена.
- Вы извините, - растерянно сказал Лебедев, - но я не знаю даже, как вас понять.
- А что там понимать, когда всё ясно, - сказала Нюра и позвала: - Ольга, пойди сюда. Вот скажи по-честному: во сне видела, как его ранили? Видела? Кричала? Кричала, и плакала, и, чтобы жив остался, костяшками, как я велела, стучала. Факт.
- Ну что ты - факт, факт, не мешай им, - попросила Соня.
- Подумаешь! - обиделась Нюра. - Могу вместо слова «факт», как в школе учили, - объективная истина. Для меня это одно и то же, только слово «факт» короче.
Ольга, опустив голову, проговорила:
- Вам больно, а вы пришли.
- Я, как всегда, хотел вас видеть, - глухо сказал Лебедев, потом спросил: - Это правда?
Ольга кивнула.
Только Нелли Коровушкина с обычным торжественно-ликующим выражением своего красивого лица спокойно и тщательно отстукивала ключом то, что ей диктовал дежурный офицер штаба. Остальные лишь делали вид, что они погружены в работу.