Селезнёв сказал рассеянно:
— Ну уж, батенька, после сорок первого меня лично теперь ничем не запугаете, я и ваши страхи не разделяю.
- Теперь для воодушевления я вам персонально... - строго сказал Лядов. - По количеству, как говорится, штыков моя дивизия, как и другие наши дивизии, численно меньше немецких.
- Это что же, довоевались?- осведомился Селезнёв.
- Именно довоевались, - подтвердил Лядов. - Количество живой силы в нашей дивизии действительно сокращено, но в два-три раза усилилась огневая мощь, оснащенность боевой техникой, и такой, какой не было прежде.
- Возможно, - равнодушно согласился Иван Яковлевич, - но что касается хирургического инструмента, извините, у немцев он как был, так и есть значительно лучше нашего, и все эти ваши новые танки, самоходки, пушки, самолёты и прочее, доставляемые вам в изобилии нынче страной, вызывают у меня только жгучую зависть. Неужели нельзя уделить такое же снимание медицине - для совершенствования инструментария? А то с чем начали работать, с тем и работаем. Скоро победа. А инструментарий как был «не тае», так и остался «не тае».
- Простите, Иван Яковлевич, позволю прежде закончить свою мысль, - попросил Лядов. - Сейчас для нас главное - совершенствовать воинское мастерство, овладение в совершенстве новой боевой техникой. Надо научиться бить врага по всем правилам современной военной науки, значение которой возросло сейчас как решающий фактор боя.
- Без науки даже аппендикс не удалить, - сердито сказал Селезнёв. - Уважение к науке студентам-первокурсникам внушается с первой же лекции. И чему вас в военных академиях учили, не понимаю, - пожал он плечами.
- По-моему, сейчас совершается революция в общем военном мышлении, в тактике, в оперативном искусстве, - горячо заговорил Лядов. - Маневренность, стремительность, оптимальное сосредоточение боевых средств на направлении главного удара, разящие глубокие проникновения на узком участке фронта, охват, дробление, окружение, массированное применение всех средств поражения при сложном взаимодействии всех родов войск, когда полководческое решение должно быть строго научно обосновано...
- Я, знаете ли, только военный хирург, - сказал Селезнёв, - а вы, кажется, собираетесь меня просвещать как строевого командира. Увольте!
- Ну а если я вам скажу, что новые условия ведения войны угрожают тем командирам, которые не усвоят этих новых условий, прежде времени устареют, как устаревают орудийные системы, которые затем снимают с вооружения армии?
- В общем и целом я согласен: опыт гражданской войны - одно, а вот этой - совсем другое.
- Именно!- обрадовался Лядов. - Значит, и в ходе Отечественной войны изменяется содержание её опыта, и то, что в первый период было приемлемо, сейчас должно быть критически пересмотрено. И обогащено новым опытом нашего военного искусства.
- Знаете, дорогуша, - уныло сказал Селезнёв, - в начале войны я просто терялся. Приволокут в таких травматических повреждениях, какие по всем учебникам считались безнадёжными для вмешательства медицины. А что делать? Кромсал, резал, чинил, содрогаясь от страха, и пренебрегал указаниями наших общепризнанных авторитетов. И вдруг, представьте, исход благополучный! Но ведь я уже до войны кафедрой руководил. Кое-что умел. Значит, мог. Но не решался. А теперь! Пожалуйста, пришлют мне после вуза - через год доверяю сложнейшую операцию, со своим надзором пока, конечно. И что же? Вполне!
- Ой ли?- сказал Лядов.
- Конечно, есть и среди хирургов - и даже одного со мной выпуска, коллеги, так сказать, - отдельные личности, которые до сих пор придерживаются удобно устоявшихся взглядов. Не решаются, топчутся. Тогда приходится мне самому дерзать, - усмехнулся Селезнёв.
- Значит, и у вас наблюдается несоответствие должности?
- Все люди, все человеки, все разные. У каждого свои способности и границы своих возможностей.
- А тех, кто ограничен в своих способностях, вы что, отправляете в тыл, в стационары?
- Учим! - вяло протянул Селезнёв. - Почти как в клинике. Я оперирую, они смотрят, я оперирую и доказываю, режу и одновременно лекцию читаю. - Вздохнул: - Хирургия сейчас огромный рывок совершила. Как же отставать? Нельзя! - решительно произнёс он. - Недопустимо! Наука нам не простит.