- Вот и нам тоже наука не простит, - сказал Лядов, и впервые его губы чуть растянулись в улыбке. И тут же, строго сжимая их, осведомился: - Кстати, Иван Яковлевич, давно вас хотел спросить. Почему вы, невзирая, как говорится, на мой чин, звание, изволили мне «тыкать» и так нецензурно обругали, что даже санитары смеялись?
- Ну насчёт санитаров это вы преувеличиваете, - поёжился Селезнёв. - А вообще, на хирургическом столе для меня нет ни маршалов, ни генералов, ни прочих званий. У кого ранение значительное, тому и предпочтение. По ранению вы были для меня персона, а по поведению - мальчишка, - визгливо произнёс Иван Яковлевич. - У него, видите ли, сложнейшее полостное ранение, обильное кровотечение, а он требует, чтобы ему полевой телефонный аппарат подали - не докомандовал! Ну я и обложил вас как следует. А вообще, - улыбнулся Иван Яковлевич, - вы мне тогда понравились. На то, что вы Герой Советского Союза, мне, извините, начихать. Главное - героем себя на столе держали. Но мне это даже ни к чему - мышцы напряжены, неудобно резать. Да и вам была противопоказана столь ненужная чрезмерно нервная возбудимость - анестезия не брала. А как я вас обложил, как поставил на место, вы и утихомирились!
- Кто умеет командовать, тот умеет и подчиняться, - сказал Лядов.
- Э, бросьте! Сообразили моментально! Я над вами - старший! Но поработал я над вами до полного своего изнеможения, аж пот в сапогах хлюпал. - Иван Яковлевич произнёс с достоинством: - Я полагаю, что по физической нагрузке нет равной профессии хирурга, - ни водолазы, ни пожарники, ни сапёры такую нагрузку не выдержат. - Помассировал свои длинные, мускулистые, сильные пальцы, заявил с гордостью: - Мы люди мастеровые. - Насупился. - А вообще, войну по-настоящему знаем мы, хирурги, а не вы, генералы.
- Позвольте! - обиделся Лядов.
- Что там «позвольте»! - грубо оборвал Иван Яковлевич. - Что такое война? Вот она, у меня всегда на столе, в крови, в ранах, в страданиях, в муках. И мы бой ведём со смертью - за жизнь. Не меньше вас. И суждение об истинных качествах вашего так называемого личного состава у нас более точное, чем у вас, полководцев.
- Каким образом?- строго сощурился Лядов.
- На столе под ножом поведение оперируемого - высшее доказательство всех его духовных, нравственных и прочих человеческих качеств, - заявил Иван Яковлевич. - По существу, нам, хирургам, следовало бы предоставить право награждать оперируемых за героизм. Это в такой же мере было бы правомерно, как вам дано награждать за отвагу в бою... Знаете, бывает так, - задушевно говорил он, - принесут, положат, а в нём килограмма полтора осколков. С чего начинать? Весь искромсан! А он ещё при этом советы дает: «Не церемоньтесь, вытерплю! Давайте все враз, пока ещё дух во мне есть». Подбадривает. Видали, какой народ! Я уж вам рассказывал: потом ещё дважды, трижды снова оперировать требует. Восстанови ему полную работоспособность. Ну и виртуозничаешь, сочиняешь что-нибудь этакое, действующее из остатков конечности. Есть ещё особый тип -«симулянты». По всем данным, в его слабом состоянии повторная операция противопоказана, а он - фертом по палате бродит, доказывает этим, будто на ногах свободно держится. А он не на ногах держится, а на одном волевом нерве. И ещё скандалит!- Угрюмо сказал: - У вас есть оправдание потерям, если бой успешный. А у нас, хирургов, нет. Для нас потеря есть потеря, в каком бы состоянии раненый ни прибыл, как бы самоутешительно ни утверждали: «В данном случае медицина бессильна!» Ведь под твоими руками умирает человек, а ты спасти не можешь. Единоборствуешь со смертью, а она над тобой, сволочь, верх берёт. А тебе сразу тут же нового кладут. Вот оно, наше поле боя, - стол. И ты за ним - главнокомандующий. Сохранил жизнь - выиграл бой за человека, не сохранил - потерпел поражение. Не кто-нибудь - ты лично... Вообще-то, мы, медики, вам не одну дивизию в строй вернули, а вот просил для быстрейшей эвакуации с поля боя бронетранспортер - отказали.
- Вы же получили трофейный!
- Так не от вас, бывшие раненые сговорились, добыли, преподнесли. Особенно любезным оказался капитан Лебедев...
Юрий Владимирович дальше слушал Селезнёва невнимательно, его взволновали слова, совпавшие с его собственными мыслями о том, что сейчас подвигом всего народа армия получает больше боевой техники, чем её способна ныне изготовлять Германия со всеми ею порабощёнными странами, и техника эта превосходит технику противника по своим новым боевым качествам. Значит, народ, страна уже одержали свою победу героическим трудом. Качественно преобразилась и армия. Она полностью владеет стратегической инициативой, неотвратимо наступает, приближая конец войны.