И Конюхов думал: «Психика человека - это, конечно, совокупность воли, настроений, чувств, эмоций, привычек, черт характера, но есть нечто повелительно высшее - мировоззрение. И в бою оно воплощается в самообладание, выдержку, расчётливость, расторопность, волю к действию. Вот как у этого Лазарева».
Когда батальон шёл вслед за шквальным огнём своей дальнобойной артиллерии и орудий сопровождения, когда штурмовики и бомбардировщики впереди, сотрясая землю, вздымали её в пламени, каждый солдат был преисполнен могучим ощущением этой сокрушающей мощи, обладающей как бы собственным зорким умом, обрушаясь туда, где батальону угрожали смертоносные стволы врага, и чутко перенося свой огонь, когда к нему батальон приближался. И это шествие в прорыв, вслед за гигантской мятущейся силой внушало также каждому, как незначителен он сам по себе, со своим куцым автоматом, по сравнению с этой могучей огненной лавиной.
И как не просто было потом вступить в бой, ближний, рукопашный, в эту смертельную драку в могильной тесноте траншей, бить лопатами, прикладами, душить, отдирая пальцы, пытающиеся выдавить твои глаза.
В этом бою на станции Лазарев сказал со скорбью, глядя на горящий танк, протаранивший бронепоезд:
- Ребята-подрывники уже было поезда достигли. Заложили б под днищами, рванули б и свалили. Погорячились танкисты. Герои, факт. Но надо советоваться. Мы на их машине не просто так катались, а для взаимодействия, для того, чтобы их машины сберечь и, значит, их самих тоже... Сапёры им мостишко взорванный быстро заново сложили. Так сапёрский комбат, когда танк пошёл, встал под мост в доказательство того, что мост надежен. Есть, конечно, такой обычай у строителей. И тут он в точку пришелся. Не возражаю. Но если можно было по-другому бронепоезд своротить, почему не испробовать? Я сам лично в нём несколько дыр пробил с ближней дистанции. Конечно, мой огонь ему как слону дробина, но если всей батареей - расколотили б.
- Вы что, считаете, напрасно на таран пошли? - спросил Конюхов.
- Зачем? Раз с ходу свалили, многие от этого выжили. Но раз они такие герои - жалею! Сам бы за таких жизнь свою отдал...
Когда Конюхов встретился с Лебедевым, тот безрадостно сказал ему:
- Ну вот. Прибыли вовремя! - Потер серый, впалый, с выпуклой синей жилкой висок. - Хохлову потеряли. Не знаю, как вам объяснить... Когда дрались в болоте, она в траншее, по пояс в смердящей жиже ... И вот, представьте, охорашивалась перед зеркальцем ради Боброва. Любовь, знаете ли, обычно живописуют как нечто такое поэтическое. А тут... - И произнёс сипло, безнадёжно махнув рукой: - По мне, если есть по этой линии наивысшее, недосягаемое, то вот это. - Откашлявшись, высморкавшись, утерев выступившие при этом слезы, сказал брезгливо: - Простыл в болоте, осопливел. - Добавил строго: - Пугачёв провёл операцию грамотно, а строил из себя этакого самобытного Илью Муромца, сам же у начштаба Быкова тайком школярил.
- А вы откуда знаете?
- Я все знаю, - усмехнулся Лебедев. - Такая привычка - все знать. Кстати, я тут около роты партизан вам оставляю, бывших военнослужащих. Так попрошу вас лично потом соответственно во всех воинских правах, званиях и прочем восстановить - мной проверены. Будут драться как черти. Истосковались по армии. И проследите, чтобы не очень усердствовали в бою, не штрафники, не в чем им оправдываться.
- Помнится, вы говорили, что в отряде было, по вашему мнению, несколько вражеских лазутчиков.
- Почему были? Они и есть, в наличности.
- То есть как это есть? - изумился Конюхов.
- А так, веду с ними веселую игру. Ночью по тревоге поднял отряд. Приказ отступать в глубину. Лазутчиков увела специальная группа, одного даже «упустили», для того чтобы смог донести. Оставшиеся двое работают на своей рации под нашим контролем. Приём, конечно, шаблонный, но пока сошёл вполне. Партизанское наступление оказалось для противника неожиданностью. Сочли за регулярную часть. Начали перегруппировываться. Но теперь, очевидно, весь их удар обрушится на вас. Так что придётся вам геройствовать.
- А вы?
- Наше дело маленькое - ломать, крушить пути, перерезать коммуникации, «диверсовать», как выразился товарищ Пугачёв. - Смутился, поерзал подошвой сапога по земле, словно затирая окурок, попросил мягко: - Вы уж, пожалуйста, если чего... Кошелева и так издерганная, нервная, внушите ей, что отбыл на длительное задание. - Спохватился: - То есть не отбыл, а получил приказ. Ну, лады! - Оглянулся на темнеющую зубчатую громаду монастыря, вздохнул: - Желал бы посетить в порядке хотя бы интереса к древностям. - Сказал протяжно: - Жаль ломать такую красоту зодчества. Потомкам тоже полезно созерцать сию бесполезную, но красивую штуковину.