Прощаясь, Лебедев не подал руки, отдал честь, продемонстрировав армейскую выправку, оглянулся, на ходу крикнул:
- Будь моя воля, полк Пугачёву теперь доверил бы! Хоть голова кудрявая, но в ней кое-что есть.
Прозвучала команда «В ружье!». Солдаты занимали свои места на позициях, закрепляли их, прилаживались к оружию. Огневые расчёты устанавливали орудия с учетом того, что, возможно, придётся вести круговой обстрел.
Пугачёв обходил позиции. Вычищенные сапоги его блестели. Свежий подворотничок, чистые бинты, на них лихо набок сдвинутая фуражка, на руках перчатки. Подозвав Конюхова, сказал шепотом:
- А она ничего!
- Кто?
- Коровушкина. Держится как штык. Я ей тройной одеколон преподнес. Отвергла.
- Тебя тоже?
- Ну это мы ещё посмотрим! - хвастливо заявил Пугачёв. Закричал зычно: - Почему под сгоревшим танком позицию не оборудовали для петеэровцев? Отделённый, ко мне!
Он обходил бойцов, добродушный, самодовольный, самоуверенный.
- Кому надоело воевать? Пожа! Бей сколько в прицел влезет, сокращай дистанцию до Берлина. Кадыров! Почему в строю, когда ранен? Левша? А не врешь? А то подумают фрицы - инвалидной командой воюю.
- Он, товарищ майор, гранатой левачит! Другой с обеих рук так далеко не забросит, как он левой.
- И из винтовки бьёт с одной руки, как все равно из пистолета.
- Джигит, значит?
- По-нашему батыр, - сказал Кадыров. - По-русскому богатыр...
10
Соня Красовская дежурила на НП командующего артиллерией. Держала на связи какого-то наблюдателя, забравшегося не то на колокольню, не то на высокую каменную башню. Наблюдатель корректировал оттуда огонь наших тяжёлых дальнобойных орудий, которым давал команду с выдвинутого к переднему краю временного КП сразу по нескольким полевым телефонным аппаратам сам генерал, командующий артиллерией, по данным, получаемым от наблюдателя.
Генерал досадливо замотал курчавой головой и, сняв наушники, брезгливо протянул их Соне, спросив повелительно, гневно:
- Почему связь прекратилась? Почему, я вас спрашиваю?
Соня старательно и безуспешно стала вызывать наблюдателя. Вдруг в наушниках зашуршало, и внезапно прозвучал голос, такой знакомый:
- Лейтенант Петухов! Продолжаю целеуказания!
И Соня вынуждена была сразу же снять наушники и вместе с голосом Петухова отдать их генералу. И тот повторял получаемые от Петухова данные сразу в две телефонные трубки, которые он держал в обеих руках. Иногда генерал переспрашивал нетерпеливо, зло в микрофон, приделанный к наушникам:
- Как? Повторить! Не частить! Приказываю! Раздельно, чётко!
И Соня обиделась на генерала за то, что он так грубо обращается к Петухову, словно тот в чем-то виноват перед ним.
Лицо у генерала было набрякшим, багровым, он смотрел на Соню невидящими сердитыми глазами, морщился, сипел:
- Петухов! Приказываю не частить. Напоминаю: каждый залп денег стоит. Требую строжайшего внимания.
- Да что вы на него кричите? - не выдержав, вдруг воскликнула Соня. - В него же там тоже стреляют!
- Что? Молчать! - приказал генерал и смущенно поправился: - Это не вам, лейтенант Петухов. Прошу прощения. Не отвлекаться.
И вот генерал снова свирепо затряс головой, но лицо его приняло жалобное, потерянное выражение:
- Слышимость! Что у вас там со слышимостью? Петухов! Вы слышите меня? - Генерал замахал трубками полевых телефонов, зажатыми в кулаках, произнёс повелительно: - Да тише вы! Все тут тише! - Стал молить: - Петухов! Товарищ Петухов! Да что у вас там такое? Так, ясно. - И, подняв к губам зажатую в кулаке телефонную трубку, отдал команду: - Поднять штурмовую группу в направлении водонапорной башни, атаковать. На водонапорной башне рухнуло от попадания мины перекрытие. Завалило нашего лейтенанта. Доложить об исполнении.
В другую трубку он приказал батарее открыть отсечный огонь для обеспечения продвижения группы и безопасности наблюдателя.
После этого генерал тяжко осел на скамью и просительно, жалобно осведомился:
- Закурить у кого есть? - Пояснил: - Думал, окончательно брошу. - Приложил ладонь к груди: - Сердце! Запретили под страхом смерти. Но вот, выходит, нельзя без курева. - И, склонившись, почти касаясь губами холодной сетки микрофона, произнёс виновато, сконфуженно: - Товарищ Петухов... Ты меня слышишь? Выручку к тебе послал. Так что лежи пока, отдыхай. Извини, не то слово. Это я для твоей бодрости сморозил. Твоя работа: горят танки, отсюда дымы видно. Только держись, голубчик... Приём... Что? - Обернувшись, генерал спросил: - Это у кого позывные «сено»? - Повторил строго: - Может, его батальона?