Снял пилотку, помял в руках.
- Вы уж простите. Думал, получится. В плане все предусмотрел, даже вот, - кивнул на монастырскую стену, - чтобы по плану и смотаться, если сразу не возьмем. Губить же людей, чтобы просто так, в лоб, нет у меня права да и нужды. В прорыв вошли все силы. Слышите, наши близко... Так что мой фокус не удался. Виноват, товарищи! В пределах диверсионной вылазки могу. Но чтобы бой вести - это сфера общевойскового командования. - Сказал тихо: - Но штаны у них всех там сырые - гарантирую. А запуганный противник - уже неполноценный противник. Значит, стоило!
После целенаправленных взрывов в монастырской стене в пробоины поспешно вползли и скатились по крутой насыпи почти все, кто входил в состав группы, за исключением шестерки, которая осталась с ручными пулемётами под командованием Лебедева.
И, как он и предполагал, на углах монастырских башен вспыхнули леденящие ищущие полосы прожекторов. Рассредоточившись, шестерка расстреливала прожекторы.
Потом отступали к флигелю, стены которого, примыкающие к монастырской стене, были пробиты лазами. Но добраться до флигеля смогли только трое. Двое пали под отсечным огнём зениток. Лебедев был оглушен ударной волной и упал словно замертво. Бобров, решив, что он мертв, шмыгнул куда-то в темноту.
Лебедев очнулся от яркого света, направленного ему в лицо. Он сидел, привязанный за ноги и за груды к большому, почти тронному, мягкому резному креслу.
- Прошу! - сказал тощий седой генерал с рыцарским крестом под воротником и показал на маленький лакированный столик. - Коньяк! Сигареты.
Испытывая тошноту, головокружение, мучительную боль в затылке, преодолевая её, Лебедев налил коньяку, стараясь, чтобы при этом руки его не дрожали. Выпил, выдохнул, поносился на сигареты, осведомился:
- Очевидно, дрянь? Эрзац?
- Ого, баварский акцент! Вы немец? - удивился генерал.
- Как видите, - невозмутимо сказал Лебедев и скосил глаза на свой мундир.
- Бросьте дурака валять, - проговорил генерал с полуулыбкой. - Постарайтесь быть молодцом. Итак?
- Позвольте узнать: давно в армии? - вежливо спросил Лебедев.
- В первую мировую командовал батальоном.
- Так какого черта идиота из себя строите?
Генерал встал, поднял голову Лебедева, сунул ему под подбородок пистолет, как рычаг, затем поднес пистолет к лицу Лебедева, повторил:
- Ну?!
Лебедев наклонился и с силой дунул в ствол пистолета, так, что свистнуло, и по-детски обрадованно усмехнулся.
- Вы храбрец! - строго сказал генерал, оглянулся на офицера, приказал: - Прошу!
Офицер взял стул. Сел, широко расставив длинные ноги, вынул парабеллум, прицелился.
- Возьмите «зауэр». А то напачкаете! Начинайте.
Офицер послушно засунул в чёрную лакированную кобуру парабеллум, вынул из заднего брючного кармана «зауэр», прищурился, прицелился и выстрелил в Лебедева. Оглянулся на генерала, тот кивнул:
- Благодарю вас.
И, обращаясь к Лебедеву, снова повторил:
- Итак?
Лебедев посмотрел на столик.
- О, пожалуйста!
Генерал подошёл к столику, налил рюмку, с полупоклоном передал Лебедеву. Лебедев одним глотком выпил, поморщился.
- Всё-таки коньяк у вас дрянь!
Генерал взял бутылку, показал на этикетку:
- Ошиблись! Французский!
- Испанский! - метнув быстрый взгляд, сказал Лебедев.
Лицо генерала обрело настороженное, напряженное выражение.
- Вот вы где побывали! Так будете говорить?
Выждал, приказал офицеру:
- Повторить!
Теперь левая нога Лебедева дрогнула, пробитая пулей.
Удерживая прерывистое дыхание, Лебедев оглядел стены, увидел на одной из них распятие. Повёл на него глазами, облизывая пересохшие губы, скривил их в усмешке:
- Вы что? Как его, только с поправкой на современность?
Генерал тоже посмотрел на распятие, предупредил строго:
- Не кощунствуйте!
Но смутился, добавил сердясь:
- Мы поступаем крайне гуманно, но есть предел всему. - Приказал: - Опустите руку!
- Прошу! - передразнил генерала Лебедев.
И вместе с новым выстрелом пришло мгновенное беспамятство.
- Налейте ему! - сказал генерал.
Офицер подал рюмку. Но ещё живой, другой рукой Лебедев выбил ее.
- Смотрите, сколько в нём энергии! - воскликнул генерал.
Офицер, прижав к рукаву Лебедева ствол, выстрелил. Но Лебедев выдержал и это. Все боли от ран слились в одну, и он как бы колыхался в этой боли.
Генерал, усевшись на диван в противоположном конце комнаты, курил, молчал. Лицо его не то покрылось брезгливыми морщинами, не то стало угрюмым, старчески озабоченным от бессонной усталости.
- Труп ваш будет сожжен в бункере, - говорил он монотонно и глухо. - Обольем бензином и сожжем. Остатки спустим в канализацию.